Девчата. Полное собрание сочинений

Михаил заметил какую-то одинокую фигуру на дальнем конце стадиона, подошел ближе и узнал Дашу Векшину. Она толкала ядро и так увлеклась своим занятием, что не замечала ничего вокруг.

Даша бросала ядро, втыкала в землю прутик и снова бросала. Михаил вспомнил, что он давно уже видел на стадионе рассыпанные прутики, и понял, что Даша упражняется не первый вечер. «Стыдится днем тренироваться… Вот чудачка!» – подумал он и потихоньку ушел со стадиона, чтобы не мешать Даше завоевывать мировой рекорд.

Михаил заглянул в клуб, прогнал всех футболистов спать. Потом побывал в диспетчерской, поинтересовался барометром. Прибор обещал на завтра хорошую погоду.

В общежитии холостяков правый и левый край играли в шашки. Левый край одолевал. Чуркин спал, выпростав из-под одеяла напряженно застывшие кисти рук. Руки вратаря лежали на груди, ладонями внутрь, раздвинутые точно на ширину мяча, готовые хоть сейчас отразить любой удар по воротам.

Успокоенный за исход завтрашнего матча, Михаил вышел из общежития и на крыльце конторы увидел грузную фигуру начальника запани.

– Новость знаешь? – мрачно спросил Федор Николаевич. – Директор лесозавода половину своих футболистов отправил до октябрьских праздников на отстающий завод за двести километров отсюда… Это он нарочно, чтобы мы не отыгрались! – убежденно заключил Федор Николаевич.

– Зря тренировались, стадион строили! – плачущим голосом воскликнул радист, выходя из конторы. – Оставаться нам теперь битыми до весны. Ведь говорил же: давайте раньше вызовем. Нет, тянули-тянули, вот и дождались!

Сколько Михаил помнил, он ни разу не слышал, чтобы радист предлагал перенести матч на ближний срок.

– Насчет стадиона ты… того, – примирительно сказал Федор Николаевич. – А битыми нам ходить всю зиму – это верно.

И начальник запани плюнул с крыльца в сторону далекой трубы лесозавода, густо дымившей в вечернем небе.

– Ничего, – успокоил собеседников Михаил. – В январе мы их на лыжном кроссе обставим. А лето еще придет!..

Командировка

1

Как Решетников и ожидал, прибивать новую вывеску вызвался вездесущий Гвоздев. Рискуя свалиться, маленький, по-кошачьи гибкий Гвоздев стоял, запрокинувшись, на самой верхней ступеньке садовой лестницы и самозабвенно колотил молотком. У подножия лестницы толпились трактористы и работники конторы, радуясь, что их МТС наконец-то получает достойное внешнее оформление и ни в чем теперь не уступит лучшим предприятиям района.

Все молчали, слышен был только частый ликующий стук молотка, словно Гвоздев не вывеску прибивал, а выстукивал марш грядущему урожаю. У Решетникова вдруг появилось такое чувство, будто он присутствует при историческом событии, о котором люди станут вспоминать и тогда, когда его самого давно уже не будет на земле. «Обязательно надо и нашей МТС приличной вывеской обзавестись», – решил он.

– Вы бы хоть лестницу держали, все польза была бы! – язвительно сказала стоявшая рядом с Решетниковым нормировщица Оксана и не в лад с тоном своих слов дружелюбно посмотрела на него влажно-черными, чуть-чуть косящими глазами.

Решетников промолчал, а сам подивился, как быстро эта девушка вошла в его жизнь, взяла над ним власть. Всего неделю назад он узнал о ее существовании, а доведись сейчас уезжать – тяжело будет расставаться. Он разозлился на себя: и почему у него все так неудачно получается? Парню под тридцать, а влюбился глупо – в командировке. Другие как-то умеют обставлять свою любовь элементарными удобствами: любят кого-нибудь поближе, обязательно в своем селе или городе, после работы чинно-благородно ходят в кино. А он, как мальчишка, влюбился на стороне, в чужом районе, только и утешения, что область одна – хорошая область, Сталинградская, – да учреждения их родственны. А больше радоваться нечему: вот уедет через три недели из Тростникова – и Оксану поминай как звали, только лишняя боль прибавится.

Он вздохнул и украдкой посмотрел на щеку Оксаны. И то ли потому, что щека была свежая и румяная, или потому, что уезжать Решетникову надо было еще не скоро, а может, просто не привык он подолгу пребывать в мрачном настроении, – так или иначе, Решетников позабыл вдруг о своей незадачливости и, не таясь, залюбовался девушкой. Оксана неодобрительно косилась на него и с независимым видом все туже и туже затягивала концы пухового платка.

Когда Гвоздев слез с лестницы, вывеска предстала во всем своем великолепии. На просторном светло-желтом фоне было написано строгими, без завитушек, буквами: «Тростниковская машинно-тракторная станция» – и ниже нарисован длинный трактор с крупными фарами.

Вывеска всем понравилась, только сторож гаража дед Филипп находил, что она прибита криво. Но его критика не получила поддержки, и старый Филипп удалился восвояси, обиженно попыхивая «козьей ножкой». Налюбовавшись вдоволь вывеской, разошлись по своим делам и другие. На улице остался один Решетников. «Все трудятся, а я слоняюсь, как экскурсант!» – с горечью подумал он.