Девчонки и любовь

Я люблю сидеть на кухне, но мне не особо нравится наблюдать за тем, как дурачатся Цыпа с Анной. При виде их счастливых лиц я испытываю странное ощущение. Что-то вроде ревности. И дело вовсе не в том, что я сама хочу поиграть с Цыпой – боже упаси! И уж конечно я не мечтаю о том, чтобы Анна переворачивала меня вверх тормашками и щекотала. Если она хотя бы попытается меня приподнять, то сама же грохнется на пол. Я уже вешу больше ее, хоть она и намного выше.

Анна никогда не лезла ко мне со щекоткой, шумной возней и прочим сюсюканьем. Я для этого уже слишком взрослая, а она слишком молодая. У них с отцом большая разница в возрасте. По большому счету, он ей в отцы годится. Он преподает живопись, а Анна была студенткой у него в колледже. Отец у нее ничего не вел, потому что она училась на текстильном отделении. Раньше она работала на полставки дизайнером-консультантом, но потом ее фирма обанкротилась, и с тех пор она так и не нашла подходящей работы. Отец продолжает преподавать в своем колледже. У студентов учебный год еще не начался, но он все равно с утра ушел на какое-то собрание.

– Элли, могу я попросить тебя об одном одолжении? – говорит Анна. – Не знаю, во сколько сегодня вернется твой отец. Он же совершенно непредсказуемый. А у меня вечером первое занятие на курсах итальянского. Ты не могла бы уложить Цыпу? Пожалуйста, очень тебя прошу.

– Но я же сказала – у меня куча домашней работы, – хнычу я. Но не долго. Потом меняю тактику и обращаю внимание Анны на то, что всем другим девочкам, между прочим, платят, если они сидят с малышами.

– Наглёж! Я не малыш! – вопит Цыпа. – А почему говорят «сидеть с малышами»? С ними надо бегать! Разве нет?

– Помолчи Цыпа, иначе я сейчас попрыгаю. Причем на тебе, – говорю я.

В итоге я, конечно, соглашаюсь помочь. Хотя и весьма неохотно. Никак не возьму в толк, зачем Анне вдруг понадобилось по вечерам изучать итальянский. Как будто мы собираемся ринуться в Рим или пофланировать по Флоренции. Вместо этого мы, как всегда, завалимся в валлийскую глухомань.

После ужина Анна купает Цыпу и переодевает его в пижаму. Все, что мне остается сделать, – это проследить, чтобы он пописал на ночь и улегся в кровать. Как бы не так.

Как только Анна уходит, Цыпа начинает скакать по комнате как мартышка, а когда я хватаю его, он принимается орать, визжать и брыкаться. Когда отец наконец возвращается с работы, Цыпа стремглав несется в прихожую с дикими воплями.

– Эй, ты почему до сих пор не спишь, мистер цыпленок табака? – спрашивает отец и смотрит на меня с укором. – Ты не должна была разрешать ему беситься перед сном, Элли, теперь он вообще не уснет.

Как будто это я виновата. Вот вам и вся благодарность. Тем более обидно, что с отцом Цыпа ведет себя совершенно иначе. Он сворачивается калачиком у него на коленях, и отец читает ему книжку с историями про Медвежонка. Цыпа ангельски улыбается и тычет пальчиком в картинки.

На самом деле это моя книга с историями про Медвежонка. Только я не помню, чтобы отец мне ее когда-нибудь читал. Или, по крайней мере, укачивал меня сонную у себя на коленях.

– Что с тобой, Элли? – вдруг спрашивает отец. – Ты что, дуешься?

– Нет, я не дуюсь. Просто сижу здесь. Надеюсь, это не преступление?

– Читай, пап, – ноет Цыпа. – Хватит болтать с Вонючкой Элли.

– Цыпа! – шутливо грозит ему пальцем отец, с трудом сдерживая улыбку.

Внезапно я понимаю, что больше не могу их терпеть. Не могу даже находиться с ними в одной комнате. Меня душит подступивший к горлу комок. Я несусь в свою комнату и врубаю там музыку на всю катушку.

Я собираюсь заняться домашней работой, но случайно ловлю свое отражение в зеркале и вижу, что волосы лежат хуже некуда, как будто их раскидало взрывом во все стороны. Я принимаюсь расчесывать их и сооружать разные прически. Неплохо бы завязать их пучком на макушке, так смотрится намного лучше и аккуратнее, правда от этого мое лицо выглядит толще. О боже, оно и вправду толстое. Похоже на большой белый надувной мяч, а на подбородке зреет прыщ, и еще один красуется на носу. Так что теперь я большой белый надувной мяч в красную крапинку. Терпеть не могу прыщи. Анна советует ни за что к ним не прикасаться. Легко ей так говорить, с ее-то безупречной прозрачной чисто английской кожей, в жизни не знавшей ни одного прыща.

Быстренько выдавливаю красные бугорки, но лучше от этого не становится. Чувствую себя уродиной. Неудивительно, что у меня до сих пор нет парня. Никто в жизни не захочет встречаться со мной. Никто, кроме Дэна. Да и то потому, что он сильно близорукий. А если бы он прочистил как следует свои очки и разглядел меня, то наверняка убежал бы подальше с дикими воплями.

Я достаю его письмо и заново перечитываю. Внезапно в комнату входит отец.

– Пап, ты же знаешь, что ко мне без стука нельзя!

– Я стучал. Ты просто не слышала из-за этого чудовищного грохота. Сделай потише. Я только что уложил Цыпу.

Цыпа, Цыпа, Цыпа, Цыпа, Цыпа. Кругом один Цыпа. Он представляется мне в виде вереницы цыплят на жердочке, которых я одного за другим сбиваю щелбанами. Бац, бац, бац, бац, бац!