Девяносто девять (СИ)

Он сидел спиной, на корточках, и что-то ел (не хотелось даже думать, что именно). Элайза подкралась сзади и с силой воткнула меч в голову.

Это оказалось не так уж легко: клинок с трудом пробил кость черепа, и еще труднее оказалось вытащить его обратно.

— Много я так не навоюю, — подумала она, упираясь ногой в голову и с усилием вытаскивая меч.

В этот момент в воздух снова взмыла ракета. Элайза воспрянула духом: похоже, выжившие продолжали сражаться. Перебегая от машины к машине, она добралась до входа в Гриффит-парк. Большие каменные буквы потрескались от времени, и Элайза с горечью вспомнила, как приезжала сюда с матерью в детстве.

— Слава богу, хотя бы мама в безопасности, — подумала она.

В парке царило запустение и разруха: трава колосилась высокими полями, всюду валялись обглоданные скелеты животных (а, может, и не только их). Дорога, уходящая в горы, потрескалась, теперь по ней не проехал бы даже внедорожник. Элайза прикинула направление и двинулась вглубь парка. Вдали виднелась обсерватория: может быть, там тоже остались выжившие? Но думать об этом было некогда: нужно было спешить к аттракционам.

По дороге ей встретилось всего несколько мертвецов и она убила их, на сей раз легко и быстро. Меч покрылся бурой кровью и гнилью, и она вытерла его о траву. Подошла к ограде одного из аттракционов: вагончики, бывшие когда-то ярко-зелеными, выцвели и превратились в грязно-серые. Каждый из них был покрыт толстым слоем грязи, а на табличке, которая раньше возвещала «Для детей до 6 лет» было написано краской: «Мертвый город».

Что ж, город и впрямь был мертвым. Элайза увидела бывший игровой городок с множеством перекладин и забралась по лестнице наверх, чтобы осмотреть окрестности. Больше всего ее интересовал район колеса обозрения, откуда и были выпущены ракеты. Она прищурилась, разглядывая, и чуть не свалилась на землю от ужаса.

Там были мертвецы. Много, очень много мертвецов: они обступили аттракцион сплошной толпой и тянули вверх полусгнившие руки. Одна из кабинок наверху качалась: похоже, именно в ней и были люди. Подтверждая ее теорию, из кабинки вылетела еще одна ракета. Она взорвалась прямо над Элайзой, и часть толпы, окружающей колесо обозрения, двинулась в ее сторону.

***

— Разве в этом вашем хозблоке не было одежды? — спросил Линкольн. — Почему ты не взяла хоть что-то?

— Потому что не подумала.

Они уже больше часа сидели на траве, укрывшись за густым кустарником, и Октавия дрожала от холода. Линкольн обнимал ее, пытаясь согреть своим телом, но она все равно продолжала мерзнуть.

Он не знал, что делать. Из лагеря они выбрались, но куда идти дальше? К морским людям нельзя — они примут Октавию, но убьют его. К землянам нельзя — они примут его, но убьют Октавию. Получалось, что идти некуда.

— Надо найти какой-нибудь дом, — сказала она. — Оденемся, возьмем ножи и будем пробиваться к твоей командующей.

Линкольн покачал головой.

— До Люмена мы не дойдем, нас схватят раньше. Надо двигаться к океану.

Ему нелегко далось это решение, но выбора не было. В ставке «или он или Октавия» он выбирал Октавию.

Она не хотела отдавать топор и пришлось прикрикнуть, чтобы послушалась.

— Но ты едва можешь идти!

— Я крепче чем ты думаешь.

Он старался не смотреть на нее, но взгляд все равно падал, и это было почти невыносимо. Полуголая грязная девчонка — что может быть лучше? Но сексуальных мыслей это почти не вызывало, скорее желание поскорее ее одеть. Через лес они вышли к поселку. Линкольн пресек идею Октавии забраться в ближайший дом: он понимал, что за прошедшие пять лет небесные люди все из него выгребли. Нужно было зайти подальше, и они поступили именно так. Странно было идти с ней по бывшей улице бывшего поселка. Странно было смотреть на мертвые дома с облупившейся штукатуркой и выбитыми стеклами.

— Туда, — сказал он, указывая рукой на маленький домик, стоящий поодаль. Наверное, раньше в этом доме жил охранник поселка: один или с семьей. И был шанс, что там хоть что-то осталось.

Они осторожно вошли внутрь: Линкольн с топором впереди, недовольная Октавия — за его спиной. Прислушались: никаких звуков.

— Ты обыскиваешь, я прикрываю, — шепотом велел он.

В разломанном шкафу и кладовке со снесенной дверью ей удалось найти только пару одеял и завалившуюся за велосипеды банку мясных консервов. Линкольн топором прорезал в одеялах отверстия, одно надел на Октавию, второе надел на себя.

— Годится, — сказал он, отхватывая топором кусок провода, ведущего от настольной лампы к розетке и обвязывая этим проводом талию Октавии.

— Конечно, годится, — усмехнулась та. — Мы теперь похожи на двух бомжей. Только одеяло колется.

«Бомжей». Линкольн удивился этому слову: слишком давно никто его не произносил, достаточно для того, чтобы оно практически стерлось из памяти. А сколько еще их было, этих слов? Кино, телевидение, закусочные, театры, стадионы… Впрочем, «стадион» они произносили довольно часто, когда в прошлом году решили очистить один из них от трупов и основать там аванпост. Тогда это закончилось плохо, и он не слишком любил об этом вспоминать.