Девяностые. Том первый.

Через три дня учебник был съеден – в переносном, конечно же, смысле – и мозг потребовал продолжения. Так что уведомил бабушку о том, что переезжаю жить к тёте Рае в Воронеж, ибо добираться каждый день по три часа до университета – слишком долго. И вообще мне электрички не нравятся. Деревянные сидения жёсткие, а таскать с собой подушку под попу, чай в термосе и булочки в дополнение к книгам – тяжело для моего возраста. Бабушка, конечно, повозмущалась немного, но единственным способом меня удержать было посадить на цепь, так что вскоре я уже устраивался на так не любимой мной скамейке и махал ей из окна.

Тётя Рая с дядей Юрой моему появлению удивились. С чего бы вдруг, хе-хе? Ладно бы у бабушки телефон был – тогда да, тогда я бы мог позвонить… если бы знал их домашний номер. Но я его не знал, и телефона у бабушки с дедом в деревне не было. Так что удивляться тому, что гости появляются вот так внезапно – не логично на мой взгляд. Тётя Рая даже родителям моим по такому случаю позвонить попыталась. Наивная! Папа с мамой и младшим братом на полевых на Командорах. Без меня, плак-плак! Везёт же некоторым. Эх!

Вобщем, позвонила тётя Рая на Камчатку, а ответила ей тамошняя бабушка, да и рассказала тётушке немного о моей самостоятельности. А бабушка Женя (та, что камчатская) к моим самостоятельным похождениям относилась весьма спокойно. Она заверила тётушку, что это вполне нормальная ситуация, и было бы неудивительно, если бы вместо того, чтобы приехать к ней, я внезапно появился дома на Камчатке. Тётушка, конечно, весьма прифигела от такого ответа, но линию свою о недопустимости небезопасных прогулок детсадовца гнуть продолжила. А зря, ибо на следующее утро, стоило тёте Рае отвлечься на захныкавшую младшую дочку, я отправился в университет. Вечером, конечно, пришлось выдержать небольшую головомойку от тётушки и пару нотаций от её мужа, но хоть до наказаний не дошло в этот раз.

На следующий день меня заперли в квартире на ключ, так что пришлось спускаться по верёвке с балкона, благо был всего второй этаж. Вернулся вечером как ни в чём небывало, с очередной книгой в руках и заявлением, что если они не хотят, чтобы я жил с ними, то договорюсь о проживании в университетском общежитии. Дядя с тётей, конечно, сначала обиделись, но потом мы с ними обстоятельно поговорили за чашкой вечером на кухне. Даже продемонстрировал им свой фотоальбом и рассказал историю его создания. В результате меня таки освободили от надзора и дали свободный доступ к собственной судьбе. С того для я почти каждое утро ездил на кафедру или в университетскую библиотеку (они в разных корпусах), куда Пётр Макарович помог с доступом.

Разве что на выходных мы вместе уже катались в деревню (ненавижу электрички), где тётушки вчетвером ворчали на меня, всячески пытались воспитывать и уговаривали быть обычным ребёнком – то есть сидеть на попе ровно и играть в песочнице. Мужья же их посмеивались и втихушку подкидывали мне денег на книжки. Что было весьма кстати, ибо бесплатно кофе мне выдавали только на борту самолёта, а в городе почему-то за него полагалось платить.

Чёртов капитализм!

В дальнейшем моё лето больше походило на учебные будни студента, с той лишь разницей, что над душой не стоял преподаватель, и в кабинете я находился один. Жирным плюсом стало то, что так желаемые мной дневники Павлова в библиотеке нашлись, причём как раз той самой первой редакции. Впрочем, в этом я особо и не сомневался – с развала Союза прошло слишком мало времени, и старая учебная литература пока ещё была в ходу. К августу, помимо трудов основоположника нейрофизиологии, прочёл почти три десятка научных трудов разных авторов, примерно столько же учебников и кучу справочников, слившихся воедино благодаря правильной последовательности изучения.

Однако, к моему великому сожалению, случилось непредвиденное. Пётр Макарович собрался отпуск. Нет, так-то понятно, человек должен отдыхать, но в учебном угаре я как-то о таком позабыл. Собственно, на этом моё радостное и комфортное пребывание в Воронеже и закончилось бы, если б не идея заграбастать книги Павлова, прочно поселившаяся в неокрепшем разуме одного в попу ужаленного дошкольника. А всё дело в том, что в прошлом-будущем, в уже более осознанном возрасте я пытался найти эти книги. Нашёл. Но только далеко уже не в первой редакции, с кучей «правок», соответствующих текущей конъюнктуре рынка. Вырезано там было многое, если кто не понял. А вот эти вот самые, изданные в двадцать третьем году, ещё при жизни академика, это именно то, что мне нужно.