– Да не то чтобы не уверен. Мне, по большому счету, нечего от нее требовать. Я ей ничего особенного не дал. Мы ничего друг другу не обещали. Нас связывают, в основном, общие воспоминания.
– Я даже вам немного завидую. У меня в последние годы не было отношений, даже с натяжкой напоминающих серьезные.
– А что вы делали до нас, Кэтрин?
– Я тоже закончила бизнес-школу, только уже здесь, в Лондоне. До этого училась в Калифорнийском университете, получила грант, еще живя в Москве. Нашу семью нельзя назвать обеспеченной, но желание учиться за границей было очень сильным. Пришлось постараться. Но – и сейчас я скажу крамольную вещь – я до сих пор не уверена, стоил ли результат тех усилий.
– Конечно, стоил. Вы получили прекрасное образование, проявили характер. Это важные вещи, которые всегда в цене.
– Дело в том, что мне пришлось очень нелегко в университете. Я попала на очень специфический гуманитарный факультет, где учились в основном одни девочки. Они все из очень богатых семей… я не могу сказать, что они были плохими людьми, но подчас эта жизнь – в стенах университета – казалась невыносимой. Было другое время тогда, выходцы из перестройки – это было чудо, как экспонаты в зоопарке. Все приходили посмотреть, показывали пальцем. Да, их тоже можно понять, уже через пару лет такого отношения не было, но я, можно сказать, попала не в то место и не в то время. Было очень непросто. У меня и друзей оттуда не осталось. А потом надо было идти зарабатывать деньги. И куда идти зарабатывать в чужой стране, как не в инвестбанкинг.
– Да, непростой выбор для женщины. Всегда восхищался женщинами, которые не пугаются нагрузок. Моя московская девушка, например, даже не рассматривала для себя такую карьеру.
– А чем она занимается?
– Она очень талантлива, у нее есть все способности, чтобы проявить себя в бизнесе. Но у нее есть и некоторые особенности – например, она истово верит. В справедливость, в том числе. Она репортер, тележурналист, еще немного сценарист.
– Как интересно! Какая необычная девушка, я вас понимаю. У меня же в то время не было никакого выбора. Поначалу, действительно, было очень тяжело. Я плохо переносила нагрузки. Я была как вы вот сейчас – но вы, видимо, сегодня просто устали. А я была постоянно бледная, измученная, утром просыпалась с ощущением тошноты. Все хронические заболевания обострились.
– Вы большой молодец. Видно с первого взгляда.
– Особенно меня поначалу угнетало то, что нельзя нормально пообедать. Это было удивительно даже по сравнению с порядками в общежитии. И даже, признаюсь, я иногда убегала в туалет…
– Немного поспать, как в анекдотах про инвестбанкиров?
– Нет, скорее поплакать. Я чувствовала себя одиноким ребенком в чужой стране, а когда еще и плохо себя чувствовала, и где-то ошибалась, а кто-то из менеджеров мог накричать или сказать что-то грубое… Это сейчас я понимаю, что это отрасль, это в порядке вещей, а тогда все это воспринималось несколько по-другому.
– Но, судя по всему, вы справились? Не бросили все, не собрали чемоданы домой?
– Да, после какой-то черты ты становишься много сильнее. Перестаешь что-либо чувствовать. И делаешь уже так, как нужно и правильно. Все же, вы знаете, вы очень бледны. И вправду, отдохните завтра. Мы уже не рядовые аналитики, можем себе позволить эту роскошь – один выходной.
– Спасибо за беспокойство. Это строение лица такое. Чуть что, сразу бледнею. Не переживайте.
– Вы видели, что он болен?
– Нет, мы не замечали.
– Почему вы подписали ему освидетельствование?
– Это было очень правдоподобно – то, что он рассказывал.
– Про неудобства? Вы издеваетесь надо мной?
– Послушайте, есть понятие частной свободы…
– Нет такого понятия. В правовой системе нет такого понятия, это в лучшем случае плохой английский. Давайте мы не будем сейчас о правах.
– Тем не менее мы не могли нарушить права частного лица.
– А о корпоративном праве вы что-нибудь слышали? Вы понимаете, какому риску вы нас всех подвергли?
– Сейчас, как я понимаю, вопрос решен. Он сам подал заявление об уходе, не так ли?