Deviant

Я сейчас могу признать – я всю жизнь, всю свою жизнь до последнего времени – любил ставить эксперименты над людьми. Я не расставлял ловушки, люди обычно сами очень глупо попадались. Началось все с детства, когда родители водили меня в самые разнообразные гости.

Иногда они предупреждали заранее – не веди себя так-то и так-то, будь осторожным с тем-то, на такой-то вопрос ответь «Нет, спасибо», вежливо. Доходило до смешного – я был очень маленький, в подготовительном проводили елку, все дети выстроились в очередь, чтобы получить конфеты. Я тоже выстоял эту очередь, переминаясь с ноги на ногу, получил конфеты, но при этом каждую минуту чувствовал себя в этой очереди неуместным – мне было неудобно стоять, неудобно брать из рук Деда Мороза эти конфеты. Не потому, что я не любил сладости, – просто был уверен, что родители этого не оценят. Кажется, я так и оставил их на каком-то стуле. Спустился вниз в гардеробную, оделся, подошел к маме с папой, которые с другими родителями что-то оживленно обсуждали. Мама между делом поинтересовалась, почему у одних есть конфеты, а у других нет, но это было упомянуто вскользь и всего на секунду. Но эта история скорее не о моих родителях, а обо мне, правда, это чувство неуклюжести во мне они все-таки зародили.

Они сами попадались на вранье, на пересудах. На самом деле я сейчас не могу точно и дословно описать ситуацию, но то, что я ненавижу больше всего до сих пор, – это обсуждение шепотом, когда человек только-только отошел. Это невинное кухонное лицемерие – у масштабных людей его не бывает, мне тогда казалось. Не знаю, но просто у талантливых – сплошь и рядом. Тут дело, к сожалению, не в статусе, интеллигентности и деньгах. Наверное, это что-то близкое к тому, что называют мещанством. Говорю по ощущениям, точного значения я никогда не мог уловить.

Но потом я стал умнее родителей, начал играть в свои игры, несравненно более изощренные. В юности мне казалось, что цинизм – это самое правильное отношение к жизни, мода в этом вопросе шла со мной в ногу.

Эксперимент, наблюдение – эти инструменты познания я употреблял для того, чтобы изучить людей. Оставим гуманизм – я уже говорил, что с гуманизмом жить очень неудобно, он сковывает сильнее, чем все, вместе взятые, рамки приличия, на которые жаловалась Маша. Не буду оценивать сейчас, хорошо или плохо я тогда поступал. Так вот, мне казалось, что я изучаю поведение людей в естественных условиях, и ничего, что этому предшествует некоторое их моделирование, очень небрежное. Сейчас мне приходит в голову, что было бы эффективнее наблюдать за своим собственным поведением в тех условиях. Я бывал не на шутку взволнован, тревожился, радовался, чуть не прыгал от радости, а дело касалось житейских, в общем-то, вещей, людей, может, и не посторонних, но не всегда особенно мне близких. Меня многое задевало, и хоть я и стремился стать толстокожим, это не изменилось. К моей чести.

А эта мысль – методичного изучения себя, скорее всего, правильная. Более того, сейчас я нахожусь в идеальных условиях. Жизнь поставила меня в центр такого эксперимента, что поначалу и не верилось. Какое-то время я, как и любой подопытный зверек, вел себя хаотично, меня невозможно было образумить и направить, более того, опасно было попадаться у меня на пути. Но животные привыкают к самой тесной клетке. Все мы предпочитаем жить, а продолжительное саботирование жизни противоречит нашей сути. Все очень просто.

Надо попробовать записать результаты изучения объекта «Я». Наблюдение, эксперимент…

Наверное, я своим цинизмом больно задевал Машу.

Как прекрасны эти женщины, которые не дают нам стать полубогами, превращая нас в отцов семейств, в добропорядочных бюргеров, в кормильцев; женщины, которые ловят нас в свои сети, обещая превратить в богов. Разве они не прекрасны?

Разве не правда?

Кто хочет удержать, тот теряет. Кто готов с улыбкой отпустить – того стараются удержать.

Ремарк «Жизнь взаймы». Чистая правда.