В «Девиантных» дым стоял коромыслом. Шутка ли – сразу четыре редактора выбыли из строя, а газету надо было продолжать выпускать. Тут и бывалый человек растерялся бы, запаниковал. Поэтому самовыдвижение Кориковой некоторые сочли безрассудством.
– Я бы тоже мог провозгласить себя главным редактором, – ворчал Ростунов, прямо на рабочем месте угощаясь пивом, чего при Яне не могло быть по определению. – Я с 16 лет в журналистике! Для самого Светлова заголовки сочинял!
– Безусловно, Алексис, как журналист, вы несравненно выше Алиночки, – подхватила Крикуненко, которая только что переступила порог редакции, несмотря на то, что стрелка часов показывала уже без пяти двенадцать. – Ваша непримиримая гражданская позиция известна всему Эмску. Ваш слог выразителен, как талия одалиски, а образный ряд богат, как закрома султана Брунея. И я нисколько не сомневаюсь, что вы с большим успехом поддержали бы газету в трудную годину. Но о чем можно говорить в этом насквозь несправедливом мире, где человекоподобные существа живут по закону джунглей, где такое понятие как скромность давно стало пустым звуком?
– Замолчите оба, – Рыкова редко стеснялась в выражениях. – Вы все в штаны наклали, когда Серова вырубилась. Вопилов быстренько больничным прикрылся. Одна Алинка не побоялась впрячься в этот воз.
В корреспондентскую вбежала Корикова.
– Коллеги, выручайте! – взволнованно заговорила она. – Пятая полоса горит, материала не набирается. Может, у кого что-нибудь завалялось? Анжелика Серафимовна, вы три дня ничего не сдавали. Наверно, у вас какой-нибудь текст на подходе?
– Я вас умоляю, Алина, – закатила глаза Крикуненко. – Служенье муз не терпит суеты.
– Какие еще музы? – вспылила Корикова. – Вы чем вообще все эти дни занимались? Думаете, я не вижу, что вы в редакции почти не появляетесь и на работу забили?
– Не повышайте на меня голос, госпожа и. о., – издевательски отвечала Крикуненко. – У меня может случиться нервный срыв, и я буду вынуждена уйти на больничный. Вы, кажется, этого добиваетесь?
– Да есть ли в вас хоть капля души, Анжелика Серафимовна! – на глазах у Алины выступили слезы. – Почему в такой трудный момент вместо помощи я вижу саботаж и издевательства? Откуда столько злобы? Я, кажется, ничего плохого вам не сделала!
– Ну вот, вы всего третий день как узурпировали власть, а уже на грани истерики. Тяжела, знать, для вас, деточка, шапка Мономаха. Широко шагаете. Ну и шагайте себе, а меня в ваши авантюры не втягивайте. Можно подумать, без вас бы тут не нашлось, кому Яночку Яковлевну заместить! Ах вы, спасительница наша! Дозвольте целовать край ваших одежд!
– Какая же вы…! – выпалила Алина и бросилась вон из комнаты, но в дверях столкнулась с Антоном. Как-то очень удачно получилось, что она угодила прямо в его объятья.
– Алин, ты плачешь? Что случилось? – участливо поинтересовался Кузьмин.
Не в силах дольше сдерживаться, Корикова разрыдалась у него на плече. Анжелика Серафимовна подчеркнуто индифферентно пудрила нос. Ее лицо излучало злорадство.
– Антош, я сейчас урою эту старую грымзу! – вскипела Рыкова.
– Что?! Как вы сказали?! – заблажила Крикуненко. – Все слышали, как меня назвала эта профурсетка?
– Это я профурсетка? – Рыкова вскочила из-за компьютера и непривычно широкими шагами направилась к столу Анжелики. – Все слышали, как меня назвала эта жопа с ручками? Да я вам сейчас мусорную корзину на башку надену!
– Уберите психическую! – замахала ручками Крикуненко. – Алексис! Антон! На помощь!
Кузьмин внутренне просиял и, быстро усадив Алину на стул, бросился к красотке Рыковой. С максимумом естественности схватив ее за декольтированные плечи, он зашептал ей со страстными нотками в голосе:
– Зинуль, ну не надо, оставь ее, уважь старость.
И так он хорошо все это проделал, что к Рыковой тут же вернулось самообладание. Не спеша высвобождаться из рук Кузьмина, она рассмеялась. Засмеялся и Антон, сквозь слезы улыбнулась Корикова. Сдался и Ростунов.
– Алин, у меня, кажется, есть материал, – пробормотал он. – Как раз на пятую. Полполоски хватит или добить чем-нибудь?
– И ты, Брут! – издала пафосный клич Крикуненко и опять схватилась за пудреницу.
В коридоре раздались голоса, и на пороге появились Филатов и Колчина. В руках у фотокора был торт.
– А мы заявление в загс подали! – объявила Юля, метнув быстрый взгляд на Антона. – Через три недели свадьба.
– Вот, торт купили. Угощайтесь, – смущенно топтался на месте Филатов.
– Димон, знал бы ты, как я тебе завидую! – с легкой иронией вздохнул Кузьмин. – Зин, можно я тебя поцелую?
Рыкова кокетливо подставила ему щеку. Антон с чувством приложился к ней.
– А в шейку?
– Да пожалуйста! Чай от этого не забеременеешь!
– А…? – Кузьмин красноречиво скользнул взглядом вглубь ее декольте – как всегда, не по-рабочему смелого.
Рыкова опять засмеялась и расстегнула верхнюю пуговку блузки.
– Не понимаю, как можно при всех так себя вести, – буркнула Колчина и не преминула поддеть Рыкову: – Зин, а ты когда замуж соберешься?
– А что я там забыла-то? – отвечала Рыкова. – У меня с мужиками и без штампа прекрасное взаимопонимание! Да, Антош?
– Да, Зинуль, – и Кузьмин от избытка чувств вдруг поднял Рыкову на руки и закружил на месте.