Девять

Дикой вздрогнул. Инстинкт гнал прочь, как гнал от кедрины, где сидел мертвый Гнус, который не мог там сидеть, как сам Дикой не мог дважды выходить в тайге к одному и тому же месту, в полной уверенности, что идет в совершенно другом направлении. Тело протестовало против малейшей задержки, но голос в голове уговаривал остаться. Что толку в беготне, если все дороги ведут обратно? Можно сделать ещё одну попытку, но скоро начнет темнеть. А в темноте…

А в темноте в окрестностях бродят мертвецы.

Беня поморщился. Всё вокруг внушало отвращение. Что-то омерзительное таилось в мертвой тишине, загаженной птицами и зверьем церкви, раззявленных проемах окон и дверей. Каранаково напоминало разрытую могилу с оскверненными останками.

Оставаться здесь нельзя…

Уйти невозможно.

Дикой почувствовал себя очень маленьким и слабым. Время безудержно сочилось с небес солнечными лучами, и белый шар, теряющий свою невесомость, клонился к горизонту и темнел, словно испускаемый свет уносил жизнь из умирающего светила.

8

Ноги понесли Дикого вниз, к едва угадываемой улице. С каждым шагом сильнее сутулились плечи, голова клонилась, чувство, будто он входит внутрь огромного скелета доисторического чудовища, пригибало к земле.

Заколоченный дом — первый знак, что начался некроз и остановить уже ничего нельзя. Оставленное человеком жилище выглядит таинственно. В Каранаково всё выглядело зловеще. Дикой опасался заходить во дворы и тем более в дома. Кто знает, кто там хозяйничал все это время? Тропа эта… нехорошая. Дикой несколько раз пересекал её, а время от времени, шёл по ней. Всякий раз его пробирала дрожь, словно он входил в студеный ключ. Немного погодя Беня наткнулся на полуразвалившийся колодезный сруб. Верхние бревна — венца три или два, — девались неизвестно куда. Оставшиеся, чуть выше бордюрного камня, замшелые и осклизлые притаились в траве, словно в засаде. Дикой глянул в черный провал и отпрянул. Со дна поднимался холодный смрад, как будто в колодец побросали всех жителей деревни, и они гнили там, слишком долго разлагаясь в ключевой воде.

Беня осмотрелся. Нагретый воздух дрожал над травами. Церковь колыхалась в этом мареве, словно заходилась в судороге, как живое существо — больное, замученное. Дикой отвернулся. Он ощущал кожей уходящее время, нарастающее беспокойство и нервозность, но не мог ни на что решиться. Ему хотелось зайти внутрь какого-нибудь дома, но вид их был не столько бесприютен, сколько внушал чувство опасности.

Мысли вновь свернули на тропу и животных, которые её протоптали. Зверь обычно сторонится человеческого жилья, даже заброшенного. Мелочь вроде бурундуков и прочей безмозглой живности — не в счет. Больше всего тропа напоминала кабанью, но здесь он почти не встречался. Может быть, одичавшие свиньи искали, чем поживиться на огородах? Дикой усмехнулся. Вряд ли. Брошенные огороды всегда стремительно забивались сорняками — осотом, полынью, вьюнком, прочей травой. Здесь он видел тоже самое, только метелки исполинского укропа заметно выделялись в общем травостое. Какие уж тут свиньи…

Конец улицы упирался в тайгу. Последний дом привлек внимание, слабый зуд возник в пальцах, ладонях, распространяясь по всему телу и утихая глубоко в костях. Дикой приблизился к завалившемуся забору. От ворот остались столбы с проржавевшими петлями. Двор заросший, как и остальные, но сам дом выглядел лучше прочих. Во-первых, шифер на крыше. Несколько листов сорвано, обрешетка обнажена, словно ребра на последнем приеме у патологоанатома, но это не так бросалось в глаза, как жалкие остовы других крыш с ошмётками рубероида, высушенного солнцем.

Село походило на обломки кораблекрушения, качающиеся на желтых травяных волнах, но этот дом, похоже, покидали последним, словно капитан сошел с тонущего судна.

Изба небольшая, но массивная, основательная. Крыльцо тяжело попирало землю, а столбы вздымались вверх, без труда поддерживая навес. Неожиданно для себя, Дикой прошел внутрь двора. Вопреки обыкновению, надворных построек практически не было, кроме завалившегося сарайчика, что годился разве что для хранения садово-огородного инструмента. Дикой подошел к крыльцу, рука легла на сухое дерево перил, отполированных временем и прикосновениями. Вновь ему послышался слабый гул, где-то рядом, и вибрации, сотрясающие кости. Ветер качнул ставни на окне, словно дом моргнул подслеповатым глазом, рассматривая повнимательнее непрошеного гостя. Толстый слой пыли на стекле делал этот взгляд мутным, как у мертвого «Гнуса».

Беня отвернулся и поставил ногу на ступеньку. Каблук стукнул глухо, разбудив коротенькое эхо под крыльцом. Настолько короткое, что, возможно, Дикому оно только почудилось. Он рассматривал простую, грубо сколоченную из неструганных плах, дверь. В петлях косо висел незапертый замок, суковатая палка прислонилась к дверному косяку. Лишенная коры, гладкая, как кости на разоренном кладбище.