Девять дней Дюнкерка

В то время я находился еще во власти иллюзии, что взгляды, распространенные среди наиболее агрессивно настроенных английских генералов, не будут поддержаны британским командованием в целом.

Мысль о том, что люди, занимающие ответственные посты, могли серьезно думать о новой войне, мучила меня и воскрешала тяжелые воспоминания прошлого.

…Я вспоминал Лондон таким, каким видел его в 1940 году, вспоминал налеты гитлеровской авиации на Ливерпуль. Пылали фабрики и склады, расположенные вдоль берега реки. В утренние часы затишья в рабочих кварталах Скотланд-Род спасательные команды откапывали жертв варварского налета из-под дымящихся развалин. Жители этих разрушенных домов с помертвевшими от горя лицами копались среди обломков в надежде спасти хоть что-нибудь из домашнего скарба. Особенно мне врезалось в память одно лицо – старое, морщинистое, с безумными глазами. Эти глаза неотступно глядели на пожарище. Быть может, в этом доме сгорели дети старика? Или обрушившаяся стена заживо погребла его любимого внука? А может быть, все было проще: старик прожил в сгоревшем доме лет сорок или пятьдесят и сроднился и с этой тихой улочкой, и с ее старыми каменными домами. Помнится, я подумал тогда, что старикам приходится во время войны тяжелее, чем молодым. Но потом эта мысль показалась мне кощунственной. Сколько молодых цветущих юношей погибло во время войны!

Я вспомнил один из батальонов королевского Ливерпульского полка, входившего в состав 4-й дивизии. Этот батальон понес огромные потери при переправе через маленькую речку в Италии в мае 1944 года. Хотя я в то время находился при штабе дивизии, однако этот батальон, укомплектованный моими земляками, вызывал во мне особое сочувствие. За несколько дней до наступления я посетил ливерпульцев. Мне запомнился юный лейтенант, который недавно прибыл на фронт.

– Теперь война скоро окончится, – сказал он мне, сидя в палатке вместе с двумя другими офицерами. – Тогда я смогу закончить университет, получу приличную работу и найду свое место в жизни.

Когда переправа закончилась, из реки вытащили тело молодого лейтенанта, все изрешеченное пулями.

«Нет, война невозможна, – говорил я себе. – Нельзя представить себе, чтобы наши правящие классы вновь ввергли Британию в пропасть отчаяния и катастрофы».

Только в начале осени 1947 года, после приезда начальника имперского генерального штаба фельдмаршала Монтгомери в Рейнскую армию, я понял, что жестоко ошибался.

Фельдмаршал Монтгомери прибыл не в наш штаб в Бад-Эйнхаузен, как мы ожидали, а в Дюссельдорф. В его резиденцию были вызваны офицеры Рейнской армии в чине от подполковника и выше. В дюссельдорфском оперном театре Монтгомери произнес речь для высшего офицерского состава британских оккупационных войск в Германии.

От нашего подразделения в Дюссельдорф отправился подполковник Кимм, возвращения которого мы ждали с громадным нетерпением. Многие из нас, в том числе и я, еще надеялись, что популярный в армии «Монти» опровергнет слухи о готовящейся новой войне и заявит, что никакой военный союз с бывшими гитлеровцами для нас невозможен. Однако подполковник Кимм не мог сообщить нам ничего утешительного.

«Начальник имперского генерального штаба только повторил то, что мы уже неоднократно слышали, – сказал он в ответ на наши настойчивые расспросы. – Мы должны усиленно готовиться к войне».

Позднее один из офицеров генерального штаба рассказал мне о решении, которое было принято Монтгомери во время посещения им Рейнской армии. Согласно этому решению, служащие «динстгруппен» («трудовых батальонов») уже не должны были рассматриваться как военнопленные. Им разрешалось заключать с военными властями контракты на определенный срок. Кроме того, из числа гражданских лиц должно было вербоваться пополнение, призванное увеличить ряды наших немецких «союзников».

Год спустя Монтгомери снова посетил британскую армию на Рейне. На этот раз он провел несколько дней в Бад-Эйнхаузене. В этот свой приезд он прямо заявил, что Западная Германия должна быть превращена в арсенал для вооружения западных стран и в базу для вербовки солдат для будущей войны.

С командным составом Рейнской армии фельдмаршал обсуждал не только вопрос о военной готовности британских войск в Германии, но также вопрос о вербовке и обучении бывших нацистских солдат.

Мысль о Третьей мировой войне была окончательно сформулирована нашим командованием уже в 1947 году. Более того, наше командование решило, что союзниками англичан в этой войне будут германские милитаристы.

В 1946–1947 годах слово «немцы» не было для нас таким ясным и односложным, как пять или шесть лет назад. В те годы, когда мы воевали против гитлеровской Германии, все немцы были для нас «бошами», то есть грубой, варварской силой, которая хотела уничтожить наши дома и города, наш парламент и нашу цивилизацию.