Девять граммов пластита

– Конечно, не так. Нас кто-то слушал. Мы же говорили в моем кабинете. Людмила отдала мне документы два дня назад. Знаешь, сколько «жучков» можно насажать за это время? Вот и услышали. На подготовку взрыва у них было больше часа. Хватит, чтобы полгорода заминировать. Особенно при достаточной финансовой поддержке.

– Тогда давай искать «жучков»! – Лизавета знала, что разубедить Савву можно только делом. Когда он построил красивую схему и увлекся ею, слова не действуют.

– Пошли.

Ни один из них никогда не занимался поисками электронных подслушивающих устройств в замкнутом пространстве редакционного кабинета. О том, что на студии слушают и делают соответствующие выводы, журналисты шутили давно и упорно. Ломается в кабинете телефон – и тут же следует комментарий: пленка кончилась. Перегорает лампочка – говорят, что напряжение скачет из-за несанкционированного подключения дополнительного электроприбора. Быть «под колпаком» считалось престижным еще во времена тоталитаризма. Тогда слушали опасных, а следовательно, талантливых журналистов. Кто же не хочет попасть в списки талантливых? Больше всего шумели насчет подслушивания те, кто вольно или невольно «постукивал» в инстанции о настроениях в редакции. Поговорку «На воре шапка горит» придумали не глупые люди.

Савва и Лизавета занялись поисками всерьез. Оба молчали. Савва – потому что верил: микрофон есть. Лизавета – чтобы не расстраивать приятеля раньше времени. Искали они в меру сил и умения. Живого «жучка» не видели ни он, ни она, зато оба неоднократно наблюдали, как их находят в фильмах.

Савва первым делом начал энергично развинчивать телефон. Скептически настроенная Лизавета выглянула в окно. Запылившееся за зиму стекло было с точки зрения прослушивания чистым. Впрочем, «жучка» могли прилепить куда угодно.

Лизавета какое-то время наблюдала, как Савва борется с днищем добротного прибалтийского телефонного аппарата, а потом решила осмотреть ящики стола. Попыталась устроиться поудобнее. И коленкой зацепила странный выступ.

– Черт, понапихали крючков! Колготок не напасешься. – Колготки на колене действительно поползли – не выдерживает хваленая заморская лайкра сурового климата российских офисов. Лизавета автоматически сунула руку под столешницу – к металлической раме обыкновенного письменного стола была прицеплена странная штучка с остреньким хвостиком, который и погубил хваленые «Сан-Пеллегрино». Лизавета дернула посильнее, штучка отвалилась. На ее ладони лежал «жучок». Она никогда не видела их вблизи, но не сомневалась в том, что эта черненькая полусфера с дырочками – подслушивающее устройство.

– Эй, – почему-то шепотом окликнула она Савву, – посмотри.

Савельев тоже сразу понял, что это такое. Секунд тридцать они молча глядели то друг на друга, то на микрофончик. Потом Савва осторожно взял «жучка» за хвостик, аккуратно положил его на стол и потянул Лизавету к выходу.

– Давай там поговорим. – Он кивнул в конец коридора.

На подоконнике, возле туалетов, мужского и женского, велись многие конфиденциальные беседы. Люди уходили от чужих ушей. «Жучков» и поставленных на автозапись телефонов, пожалуй, не боялись. Но в кабинетах сидели по три-четыре человека, да и гости ко всем захаживали. Не гнать же людей. Для разговора с глазу на глаз и уходили к туалетам.

– Значит так, – сказал Савва, когда они заняли удобную для секретных бесед позицию. – Дело серьезное, Людмила Глебовна права. Поэтому поступим следующим образом…

Лизавета была ошарашена находкой (она удивилась бы меньше, если бы поймала за хвост тропического летающего таракана) и почти без оговорок согласилась действовать по придуманному Саввой плану.

ЛЮБОВЬ – ДЕНЬГИ – ЛЮБОВЬ

Фотография женщины, стоявшей у камина с телефонной трубкой в руке, украсила бы русское издание журнала «Космополитен». Яркая ухоженная блондинка с тонкими чертами лица, в меру подкрашенная, одетая в прелестное домашнее платье из серо-голубого синтетического бархата, отделанное серебристым кружевом.

Та же фотография, но в интерьере, вполне могла попасть в журнал «Домовой». Очаровательная кокетливая спальня была выдержана в фиолетово-коричневых тонах. Коричневая мебель на гнутых ножках, в полузабытом «венском» стиле, темно-фиолетовый ковер на полу. Тем не менее комната не казалась мрачной, вероятно из-за легких сиреневых занавесей на окнах. Мрачной была красавица. Она тихо и печально говорила в трубку:

– Я поняла, что ты приехать не сможешь… Да, дела прежде всего… Хорошо, я не буду беспокоиться из-за этих журналистов в милицейской форме, но я хотела бы знать, что все-таки произошло… Да, Леля, счастливо.

Женщина положила трубку на элегантный, упрятанный в шкатулку фиолетовой кожи телефон, села в кресло, безотчетно приняв изящную позу, и задумалась.

Думала она картинно, одна рука на круглом подлокотнике, вторая прижата к щеке, глаза полуприкрыты, губы слегка шевелятся. Так играют размышления на театре или в кино. Женщина была одна и играла не для зрителей, а по привычке. Она играла с той поры, как помнила себя.