Девять граммов в сердце… (автобиографическая проза)

И вот Ванванч уезжает на Урал! Урал — какое странное и торжественное слово. Ванванч торопится, суетится. Конец лета. Ему уже стукнуло десять. Позади третий класс. Самый разгар второй пятилетки. Зяма сидит где-то в фашистской тюрьме. «Социализм ведь уже скоро?» — «Ну конечно», — улыбается мама. В Германии фашисты жгут книги и расстреливают рабочих. Ванванч мечтает умереть на баррикаде. Бабуся на кухне вздыхает у плиты. Ванванч наконец стал пионером. Первые дни он относился к своему пионерству крайне возвышенно и торжественно, потом это как-то прошло, утихло. Но первые дни он ходил по школе и даже по домашнему коридору горделивой походкой посвященного в великую тайну. Он просил бабусю каждый день гладить ему красный галстук. Он каждый день тщательно изучал металлический зажим для галстука, на котором алели красные языки пионерского костра, изучал с волнением, потому что по школе ползли зловещие слухи, что тайные вредители умудрились выпустить некоторые зажимы, где, если всмотреться, проступает профиль Троцкого или фашистская свастика. Убедившись, что это его не коснулось, он облегченно вздыхал, но каждый день просматривал зажим снова.

И вот теперь Урал. Неведомая далекая земля. Граница между Азией и Европой. Он суетился. Лихорадка расставания свойственна всем. Что бы там ни утверждали законченные снобы или просто люди, страдающие самомнением, они тоже подвержены этому содроганию, тайному или явному. Он суетится. Он жаждет окунуться в новые пространства и ждет этого скорого путешествия, но он уже умудрен маленьким опытом и знает, что Арбата с собой не возьмешь и там, вдали, обязательно возникнет ноющая боль где-то в глубине груди или живота, а может быть, и в затылке, кто его знает. И вот он суетится. Запоминает. Смотрит на Настю особым долгим взглядом, исподтишка, или прикасается повлажневшей ладонью к выцветшему теплому сукну на бывшем письменном столе Каминских, или долго смотрит из окна на живой и равнодушный Арбат!.. Нет, он не страдает, он даже не раздумывает над этим, он просто останавливает взгляд на лицах и предметах. Природа…

Теперь забота о сборе одежды — дело взрослых, а в маленький, тот самый, чемоданчик укладываются «Робинзон Крузо» и тетрадь в клеточку, куда он будет заносить свои впечатления об увиденном на Урале. Это он решил в последнюю минуту. Прекрасная идея, и он говорит бабусе как бы между прочим, но внимательно вглядываясь в выражение ее лица: «Это для дневника… Буду вести дневник…» Бабуся счастлива. Он обращается к маме: «Хорошая тетрадь для дневника, правда?..» — и видит, что мама как-то по-новому смотрит на него.

Да, вот какая важная и чуть было не упущенная мною деталь. Все это происходит в присутствии Сиро и ее молодого мужа Миши Цветкова — лейтенанта авиации. Он летчик-истребитель. Он худощав и жилист. У него загорелое лицо, темные волосы и насмешливая гримаса, когда он говорит даже о серьезных вещах. Ванванч восхищен им, потому что он летчик, но Миша почему-то разговаривает с ним несколько пренебрежительно, без умиления, и это насмешливое выражение сухого лица и непривычное невнимание к достоинствам Ванванча самого Ванванча удручают. И ему кажется (он заставляет себя так думать), что Миша еще просто не успел понять, как прекрасен Ванванч которого все любят, ну, может быть, кроме Ирины Семеновны, да ведь она чужая… И Ванванч старается особенно в присутствии летчика выложить на блюдце свои главные достоинства. Ну, например, он показывает маме тетрадь для дневника и громко, посматривая на Мишу, объясняет о своем намерении, и мама делает большие глаза: «Да что ты говоришь!» И Миша, небрежно перелистав тетрадь, смеется, обидно выпячивая красные губы: «Да брось ты врать!» — «Миша, как тебе не стыдно! — одергивает его Сиро. — Кукушка не говорит неправду…» — «Не люблю, когда врут, — кривится Миша. — Да ты вел когда-нибудь дневник? Аааа… вот тебе и ааа…» — «Ну хватит», — говорит Ашхен, и в ее больших карих глазах появляется свинец. «Слушаюсь», — говорит Миша и скалит аккуратные зубы.

С Урала приезжает папа, чтобы перевезти семью. Вот он ходит по комнате, в белой сорочке с отложным воротничком, в черном пиджаке, в старательно начищенных хромовых сапогах. Из-под рукавов виднеются тонкие папины запястья. Короткие черные усики над верхней губой топорщатся при улыбке, и ямочка на подбородке, любимая ямочка, с ранних лет восхищающая Ванванча. Как хорошо, когда папа улыбается. Тогда поблескивают его ровные зубы, ямочка на подбородке шевелится, глаза увлажняются, и возле них возникают складочки. Он любит посвистывать, подражая соловью. Многие из мелодий Ванванчу знакомы.