Девять карет ожидают тебя

— Дорогая, если не говорить Элоизе сегодня, лучше сейчас расстанемся. Не волнуйся, все будет хорошо. Ничего не скажу, пока мы это не обсудим. — Он наклонился и крепко поцеловал меня. — Спокойной ночи, m'amie. Приятных снов.

Дверь закрылась за ним и я услышала его быстрые шаги следом за Элоизой, будто он спешил.

13

На следующее утро Бернар принес в класс записку, написанную, казалось, в страшной спешке.

«Дорогая. Не могу остаться сегодня, как обещал. Должен вернуться в Париж, гнусное это слово „должен“. Прости и попробуй не беспокоиться. Вернусь утром во вторник, точно, и все обсудим. Элоиза ничего не сказала и (как обещал), я тоже молчал. Думаю, не стоит так беспокоиться, m'amie, если бы у них что-то накипело, они наверняка заявили бы это мне, а не тебе. Поэтому до вторника притворяйся, если сможешь, что ничего не случилось. В любом случае, сомневаюсь, что ты много будешь видеть Элоизу. Она переутомилась и, по-моему, сегодня не встанет с кровати.

Твой Р.»

Ничего в моем первом любовном письме не могло заставить руки трястись, но с ними это произошло. Я взглянула на Бернара. Он не ушел, смотрел на меня. Хитрые и осторожные черные глаза на невыразительном лице. Что-то в них сверкало, и я подумала, что очень похоже на Рауля — отправить записку с человеком, который последние двадцать лет не отходит от Леона де Валми.

— Месье Рауль дал это вам сам?

— Да, мадмуазель.

— Он уже уехал?

— О да, мадмуазель. Спешил на первый самолет в Париж.

— Понятно, спасибо. А как себя чувствует миссис Седдон?

— Лучше, мадмуазель, но доктор говорит, что ей стоит полежать в постели дня два.

— Надеюсь, она скоро поправится. Дайте ей знать, что я о ней спрашивала, пожалуйста.

— Да, мадмуазель.

— Бернар, — спросил Филипп, опуская чашку. — У вас сегодня тоже бал?

— Да, месье.

— Внизу в деревне?

— Да, месье.

— А потом у вас ужин?

— Да, месье.

— Что вы будете есть на ужин?

Темное лицо осталось деревянным, глаза враждебными.

— Не могу знать, месье.

— Хорошо, Бернар, — сказала я. — Спасибо.

Когда он ушел, я еще раз удивилась, чего в нем могла найти хорошенькая молоденькая Берта.

Это был очень неприятный и длинный день. Рауль уехал. Миссис Седдон не выходила из комнаты. Берта суетилась по своим делам с самоуглубленным и стыдливым видом. Поэтому, когда мы с Филиппом пошли гулять, а мимо проехал джип с Вильямом Блейком и кучей его друзей, я так отчаянно замахала, что мальчик изумленно посмотрел на меня и спросил:

— Он ваш очень хороший друг, вот этот?

— Он англичанин. — Сказала, и самой стало смешно. — Филипп, знаешь, что такое ирония судьбы?

— Нет, а что?

— По-моему, это когда судьба или что-то другое следит за тобой, запоминает, что ты говоришь и делаешь, а потом оборачивает против тебя в самое неподходящее время. Нет, как-то я неправильно сказала. Забудь это, mon lapin, я сегодня плохо соображаю.

— Но я как раз про это читал сегодня. У нее есть специальное имя. Она идет за тобой comme vouis dites, а когда ты делаешь что-то глупое, она, как это сказать? Идет против тебя. Ее зовут Немезида.

Я остановилась и посмотрела на него.

— Филипп, моя любовь, по-моему, она просто дожидалась, чтобы… Сейчас практически мартовские иды, слева вниз летят жаворонки, в прошлый вторник я не с той стороны обошла церковь Святой Марии на Мостах, а…

— Нет. Шел дождь.

— Правда?

— Правда. — Он хихикнул. — Ты иногда говоришь ужасные глупости, знаешь?

— Ужасно часто.

— Но мне нравится. Продолжай. Как жаворонки летят вверх ногами. Ужасно интересно.

— Боюсь, что не могу. Слова меня оставили.

По дороге с прогулки мы встретили месье де Валми. Мы срезали углы и двигались по крутой короткой тропинке. Когда мы уже вошли во двор конюшни, откуда-то выехало кресло на колесах, и мы услышали:

— Филипп. Доброе утро, мисс Мартин. Погуляли?

Я покраснела.

— Доброе утро, месье. Да.

Он улыбался. Ни следа неодобрения или холодности. Если бы меня собирались уволить, он бы не вел себя так естественно, более того, по-дружески?

— Больше не бродите по лесам?

— Я нервничаю, поэтому мы держимся около дороги.

Он засмеялся:

— Ничего удивительного. Филипп, а как ты себя чувствуешь после ночных излишеств?

— Излишеств? — переспросил мальчик.

— Говорят, ты развлекался в полночь… Кошмаров не было потом?

— Нет, mon oncle[43].

Я занервничала.

— Вы не возражаете? Это было несколько неортодоксально, но…