Девять хат окнами на Глазомойку

Глебов почти наверняка знал, что из района придется уходить не Румянцеву, а ему. Как только закончится сельскохозяйственный год. Не раньше, ибо не принято менять руководителей в разгар сезона. При последней их встрече с Суровцевым было прямо сказано: в сельхозотдел обкома. К Суровцеву, значит. Вроде и почетное место, повышение, а на душе ни гордости, ни радости не ощущалось. Почему он должен бросать район, где проклюнулось и набирает силу нечто новое, хорошее, обещающее добро? Район, который, скажем честно, как сидел середнячком в области, так и не стронулся пока с привычного места? И это, несмотря на всю активность Глебова, на его попытку некоторых перемен. «Великий реформатор» — в этих двух словах определялось несколько ироничное отношение к его затеям превратить районы, а затем и области в действительно сильных посредников между городом и теми коллективами в деревне, которые создают продукты в поле и на фермах. Ну да, в аппарате сельхозотдела он избавится от этой неполноценности, не до реформ. А вот звенья, планы оживления малых деревень Нечерноземья и всей утраченной земли вокруг них — это и на новой позиции можно поддержать. Еще как!..

Горечь от сегодняшней неспособности отстоять свои взгляды углублялась присутствием в Чурове таких людей, как Румянцев или Куровской; таких скользких и на все готовых, как кооператор Марчук или Степан Петрович Верховой, уютно устроивших себе благополучное гнездышко среди всеобщего неблагополучия. Их жесткая хватка дорого обходилась колхозам и совхозам! Налаженная «схема» руководства. Захотел Куровской «прижать» Савина, стоящего выше и нравственно и по опыту, — и прижал, да так умело, что кудринский агроном мог уже дважды отправиться на пенсию, доживать годы в своем лужковском доме, как тот старый председатель колхоза, что недавно умер на выселках. Уедет Глебов — кто защитит толкового Михаила Иларионовича? И что ожидает Зайцева, Савина-младшего, Архипа Тяжелова, это новое поколение земледельцев, чья любовь к труду на земле оказалась сильнее всех других страстей и привязанностей? Ведь так легко выбить у них из-под ног почву!..

Аркадий Сергеевич успел привязаться к таким людям в районе, хотя не смог бы еще сказать о полной любви к ним. Он радовался немногим успехам в Кудрине и Лужках. И остро переживал беды и горечь, особенно непогоду, путавшую все карты. Правда, не у всех она путала.

Он радовался, когда удавалось понять крестьянскую логику, способность все предвидеть и находить выход из самого трудного положения. И когда видел в работе Мастеров, то находил способ помочь им. Что ни говори, а в Чурове уже восемь звеньев! Ожили Лужки, приукрасились, урожай у них богатый. Началось освоение Поповки. Еще четыре деревни в районе зажгли свет в окнах и настроились на самостоятельную жизнь, обеспеченную, надо полагать, жизнь, когда и самим хорошо, и обществу тоже, поскольку из потерянных деревень опять пошла продукция. Но в девяти других «неперспективных» так ничего и не сделано. Просто нет людей. Никого из этих деревень! Правда, районный землеустроитель перевел из графы неудобий в разряд пашни сто восемьдесят гектаров. Приличный довесок. Сказано было это с нескрываемой гордостью, словно возвращение пашни — личное его дело. Ну и ладно, пусть считает, что так. Хорошо, что не проглядел сего знаменательного явления!

Позабавившись этим воспоминанием, Глебов тут же укорил себя: ох, как давно не был он в Лужках! Других забот, конечно, полно, и больше всего с теми хозяйствами, где урожай зерна меньше двенадцати, а то и восемь, где рады даже такому урожаю. А Кудрино, где три звена взяли под свою руку половину пашни, получат по двадцать центнеров. И уберут, невзирая на дожди. И озимые посеют вовремя. «Сельхозхимия» докладывала ему: запросили мехотряд на разбрасывание навоза прямо под плуг. Где еще успеют так скоро освободить поля от соломы и тут же, в августе, начать пахоту, да с внесением навоза? Какие горы и разливы этого навоза видит он около ферм и комплексов на других землях! Говорят, что некуда возить, все поля заняты. Сами себе трудностей понаставили, а теперь руками разводят. А без навоза трудно говорить о росте урожаев.

Да, надо побывать у Дьяконова и Савина.

Но прошел день, второй, третий, Глебов побывал там, тут, много времени ушло на заботу о складах заготзерна. За неделю у них выросли бурты влажного зерна, которое уже грелось, нужно было спасать его от гибели — из той каши, что гребли комбайны на сорных полях, исполняя приказ беречь солому. А что делать, если сена заготовить не успели?

Румянцев при встречах был сдержан, официален, свои громогласные эмоции при секретаре не выказывал. Не спросил, почему Глебов задержал постановление о потерях в Кудрине, не дал хотя бы в газету. Куровской как-то намекнул об этом обидном инциденте, но Румянцев отмолчался.

Когда ходили с Глебовым по одному полю, увидели в небе вертолет. И Румянцев, проводив машину глазами, сказал с некоторой иронией:

— Кудринский председатель вертолет запросил. Богатеют…

— Зачем? — Глебов даже остановился.