Читаем Девять хат окнами на Глазомойку полностью

— Из области домыслов, Михаил Иларионович. Будете хорошо спать, когда план выполните. С чистой совестью.

— Уже, Аркадий Сергеевич, — весело встрял председатель. — Вчера. А сегодня погрузили и отправили двадцать тонн сверх того. По обязательству.

— За ту рожь?

— За ту самую. В среднем по колхозу у нас вышло по двадцать два и три десятых. При плане восемнадцать.

— А у Зайцева?

Савин и Дьяконов переглянулись.

— По двадцати шести с половиной. Все зерно из Лужков продано с надбавкой за натуру и сортность. Через сушилку пропущено.

— Значит, огребут денежку?

— Заплатим, что по договору причитается. Но от зерна, скажу вам, доход не велик. Это не Кубань, где можно взять и пятьдесят центнеров. А цена за зерно почти одинакова и для них, и для нас. В неравном мы положении оказываемся, вот в чем дело. Там проще в герои попасть.

— Кубань — тоже Россия.

— Я про Нечерноземье толкую. Против юга нам вдвое за зерно платить надо! Сто лет толкуем об этом — и ни с места! А возьмите картошку? Это что ж, четыре копейки за килограмм. Ведь самая тяжелая работа. И такая низкая оплата. В этом году мы с ней еще намучаемся.

— Поехали в Лужки. — Глебов заметно повеселел, не вслушался в разговор о ценах. Значит, они первыми в районе рассчитались по хлебу. Такой урожай да по всем бы хозяйствам! Как поднялся бы авторитет чуровцев!..

Поля и луга вокруг Глазомойки смотрелись еще по-летнему. На том берегу поднялась темно-зеленая отава, теперь на луг выгоняли бычков. Они и сейчас рассыпались по отаве, голов от травы не подымали. Правее чернела свежая пахота. Там громыхали два гусеничных трактора, ходили навозоразбрасыватели «Сельхозхимии». Возле остатков большого штабеля работал тракторный погрузчик. Мехотряд — зрелище приятное.

Гул мотора доносился и от леса за лужковскими огородами. С той стороны, колыхаясь по неровностям дороги, проплыла к скотнику автомашина, высоко груженная светло-бурыми тюками.

— Последнюю солому прессуем, — пояснил Дьяконов.

— С вашими злополучными колосками? — Глебов повернулся к агроному. Тот развел руками.

— Колоски застукали не здесь, а в третьем звене. Но, честно говоря, не обошлось без потерь и у нас. Сорной травы много поднялось, другого выхода у Зайцева не было. Знаете, что он сказал на этот счет? Хотел бы раз и навсегда отделаться от осота и сурепки на полях с помощью гербицидов. Вот когда он — за химию. Обработать все поля в течение одного сезона — и на долгие годы отказаться от химии, И не будет зеленой каши в бункерах при уборке. А значит, и потерь не будет.

— Он где сегодня?

— Досевает рожь вот за тем лесом. К полдню должен вернуться. Нам еще надо погрузить и отправить в Кудрино клеверный ворох для очистки на «Клейтоне». Семена удались не плохие. Обеспечены клевером. А вот на той делянке за лугом, где пастух, у нас особенный сорт подрастает. Тетраплоид. С будущего года начнем его размножать. Очень урожайный и устойчивый. Через два-три года обеспечим весь район.

Они стояли на бугре, немного сойдя с лужковской улицы. Лианы Бориса Силантьевича на бревенчатых стенах уже поникли. Зато в палисадниках раскрылись белые и сиреневые астры, а кое-где и солнечной желтизны пушистые жарки — последнее напоминание о прошедшем лете. Против дома Савиных Катенька с Борисом и Глебом по очереди качались на качелях и звонко смеялись. От дома Настёны доносились резкие бабьи голоса: вся женская артель сообща убирала на огородах картошку.

— В тех домах живут? — Глебов кивнул на последние два дома, без цветов под окнами.

— Один пустой, — ответил Савин. — А в соседнем поселились Митина теща с младшенькой дочкой. Перебрались из костромской своей деревни. Подумали с Митей: чего им тесниться всем в одной хате, когда есть свободный дом? По согласию, значит. В колхоз их приняли, в звено зачислили, крестьянка работящая, умелая. Корову себе подыскивает. И дочка славная, скоро невеста подрастет, вот и новая семья в Лужках появится.

Михаил Иларионович говорил об этих житейских новостях не без удовольствия. Живут Лужки. И много добра в этом году дадут обществу. Словом, производительный цех колхоза.

Они увидели, как пришел на хоздвор посевной агрегат Зайцева. Значит, сев он закончил. И пошли вниз, чтобы поговорить с ним.

— Поздравить тебя можно, главный мастер. — Глебов крепко пожал руку. — Все посеяно?

— Семьдесят гектаров против тридцати пяти нынешних, — спокойно сказал Митя. — Почти сорок — в Поповке. С этого года там наш филиал. Михаил Иларионовича слово.

— А жителей на филиале все нет!

— Сейчас-то есть. Архип целую неделю живет, готовится и зиму побыть там. Наезжать надо. Огороды пашет и разделывает, края полей от кустов очищает плугом. Большое у него желание восстановить отцовское гнездо! Наверное, правильно делает.

Зайцев посмотрел на часы и вдруг сказал:

— Знаете что? Время к обеду. Пойдемте к нам. — И смущенно добавил: — С женой познакомлю. Вы же сватом были…

— Да! Я ведь и не поздравил вас. Очень рад! Желаю вам обоим счастья и согласия. И скорого прибавления семейства!

— Вы пока тут походите и посмотрите, а я быстренько. Предупредить Ленушку надо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза