Девять хат окнами на Глазомойку

— Начинается! Мы что, уже на своей земле не хозяева? Безголовые, если за нас другие решают? Как все это надоело, Сергей Иваныч! То этак, то не так, поди туда, принеси то… Сколько можно! Как я Зайцеву скажу об этом?..

— Плановики определили, что область не добирает сколько-то там до плана по зерну. Урожай в ряде колхозов низкий. Вот и вспомнили про зеленку. Говорят, будто нынче и без ржи зелени разной хоть отбавляй, везде трава выросла. Коси в свое удовольствие. Народ мобилизуют, чтобы шли выкашивать с литовками по лесам и болотам. Школьников вроде налаживают веники ломать по лесам. А вот чтобы рожь — ни-ни. Только на зерно! Так что не обольщайся. Переиграть придется. А уж Зайцеву скажи как-нибудь, придумай.

Савин сердито отодвинул от себя стакан с чаем.

Который раз на том же самом месте! Он уже не помнил сезона, когда бы в размеренный ход событий не врывалось неожиданное распоряжение или новое задание, меняющее все планы на этот и следующий годы. Вот и начинаешь чувствовать себя не хозяином положения, а винтиком в неведомой машине, которая вращается так, как это вздумается далекому отсюда «механику». Не хочется думать, как сделать получше, как примениться к обстоятельствам: все равно будет иначе, нежели ты задумал.

А ведь еще нужно объяснить колхозникам, своим землякам, звеньевым, мотивы неожиданных перемен! Какие реплики услышишь, какую неловкость носишь потом в сердце и не спишь по ночам, вспоминая, как пришлось выгораживать районных «творцов», выдавая их инициативу за свою собственную, черное за белое. Кончается все это равнодушием…

Но в районе свой подсчет и своя мера. В десятке хозяйств явный недород. И годовой план продажи уже под угрозой. Значит, на остальные, благополучные хозяйства идет дополнительная «наценка» — выручай район во что бы то ни стало. Даже себе в ущерб. Лишь бы «заштопать» слабину, отрапортовать о выполнении плана по району «в целом». Конечно, сильные хозяйства опустятся на ступеньку-другую ниже. Ничего! Выправятся, на то они и перспективные. Не слабое подымается до сильного, а сильное опускается до уровня слабого.

А потом разводим руками — почему это год от году в сельском хозяйстве остается все меньше руководителей и специалистов, которые имеют смелость высказать собственное мнение, отстоять свое право вести хозяйство? И все больше тех, что обладают, мягко говоря, чувством самосохранения в гораздо большей степени, чем чувством гражданского и хозяйственного достоинства. Очень своеобразная и для дела вредная селекция! Серьезные люди уходили, их место занимали другие, со всем на свете согласные.

И вот с этой рожью. Правление считало и считает, что кудринский колхоз выполнит план по зерну. Те двадцать гектаров, что за Глазомойкой, не входят в зерновой план. Так записано и рассчитано еще в прошлом году. Заречное поле распахали и посеяли для фермы, для молока и мяса, поскольку зеленку хотели взять рано, для подкормки бычков. А скошенное, оно на другой год обеспечит хозяйство отличными клеверными семенами. Но это думал агроном, правленцы. А в районе свой расчет.

Дьяконов молчком пил чай, с шумом втягивая в себя горячее. Савин сидел с выражением все возрастающей решимости на лице.

— Куровской предупреждал тебя? — спросил он.

— А как же! Всем под расписку. Сослался на указание Румянцева.

— Ты думаешь, он знает о лужковской ржи?

— Знает по сводкам, что у нас есть какая-то площадь с зеленкой. А где она — это ему знать не обязательно. Уже подсчитал: дай тридцать тонн зерна сверх обязательства. И точка. Не исключена проверка.

— Сдадим тридцать тонн сверх положенного. С основных полей. А рожь скосим на корм. За молоко и мясо с нас тоже спросят, верно?

— А если зерно не сдадим? — Дьяконов прищурился. — В такой сырой год немудрено и просчитаться. Тогда Куровской все поляны в лесу обмерит, все жниво обсмотрит, ты его знаешь. Не дай бог кто проговорится об этой ржи. Полетят наши головушки!

— Но там же клевер, Сергей Иванович! Сегодня я специально ходил смотреть. Рожь выше плеч, подмаренник всю ее перевил, поле желтое, стебли ложатся. А клевер внизу задыхается. До уборки хлеба еще почти месяц. Если не снять покровной культуры сейчас, клевер наверняка пропадет. Зерна мы там получим немного, потому как сор успеет забить культуру. И все наши надежды на семена нового тетраплоида неслыханной урожайности прикажут долго жить. Опять будем искать итальянские сорта! Так вот, Иваныч, рожь с травой Митя, пожалуй, уже косит, если сушилка пошла. Договоримся: ты ничего не знаешь, в Лужках не был и меня не видел.

— За сколько дней уберешь это поле?

— За пять. Ну за шесть, самое большее.

Дьяконов выставил перед собой ладони.

— Все! Не вижу, не слышу, про Лужки забыл. Только вот о себе ты не подумал. Ты уже на крючке. И давненько. За Поповку врукопашную лез. На активе весь район взбудоражил. А теперь эта рожь. Строптивых у нас не любят, друг дорогой. Сколько я могу тебя выручать? И как мы покажемся, если обоих «на ковер» вызовут?

Савин отвалился на спинку стула. Теперь лицо его было спокойным.