Девять кругов мкАДА

Это невозможно. Не своими же ногами они сюда вернулись? Я тщательно обхожу комнату, заглядываю под кровать и за шторы – ни следа чужого присутствия. Соседка! Какая-то соседка меня встречала, у нее наверняка остались ключи. Нашла кактусы, решила, что выкинули, ну и приютила… Выяснять уже поздно, так что я стаскиваю пару горшков на пол, чтобы видеть небо, и удаляюсь в ванную, а когда захожу за полотенцем, кактусы стоят на подоконнике.

– Чертовщина, – не выдерживаю я.

Хватаю самый наглый, выставляю его за порог квартиры и смотрю, не моргая: двинется – замечу. Но кактус ведет себя как растение, а вот я чувствую себя идиоткой с джетлагом, поэтому запираю дверь и подыскиваю в телефоне сериальчик, достаточно скучный, чтобы под него уснуть.

Кактус уже там. Как будто никуда не отлучался.

Телефон летит на кровать. Приходится обыскать половину шкафов в прихожей, прежде чем нужный предмет оказывается у меня в руках. Сжимая молоток, я ставлю горшок с кактусом в ванну. От первого же удара горшок раскалывается.

Я всю жизнь тебя стыдилась! (Сухая земля смешивается с остатками воды.) Врала, что у меня нет папы! (Суккулент истекает соком.) А ты был, был и каждый раз обнимал меня после школы: «Юленька, устала? Как прошел твой день?»

Прежде чем включить воду, я превращаю зеленую мякоть в кашу, которая немедленно становится частью сточных вод. Промыв глиняные черепки, собираю их со дна ванны, как осколки костей, и швыряю в мусорное ведро.

– Так будет с каждым, – обещаю я осиротевшим приятелям кактуса на подоконнике и снова берусь за телефон. На экране сообщение от мамы:

«Юля, если ты еще жива, НЕ ПРИКАСАЙСЯ К ЕГО КАКТУСАМ».

* * *

– «Юленька, как прошел твой день?» – передразнивала я нарочно мерзким голосом. – Задолбал лезть в мою жизнь. Что я должна ему сказать? Что овца на кассе мне пиво не продала? Или что меня Макс отшил?

Это мы со Светкой Рогожиной сидели на детской площадке перед моим домом: накануне навалило снегу и качели ушли в сугроб, так что мы просто болтались без дела, рассматривая окна – наше уже тогда можно было отличить по кактусам. Несмотря на зиму и темень, Светкино лицо закрывали пластиковые очки от солнца. Домой отчаянно не хотелось.

– Придурок, ненавижу его. Даже мама говорит, что он псих.

– А чего она тогда замуж за него вышла? – резонно спросила Светка и отбросила бычок.

– Она тогда не знала.

– Ясно…

Некоторое время мы молчали.

– Да пошла ты, Юленька, – сказала Светка как выплюнула и сняла очки. Правый глаз у нее был весь синий. – Дура ты. Вот об этом своему папе расскажи.

Даже в скрипе снега под ее ногами слышалось яростное «пошла-ты», «по-шлаты», «шла-шла-шла-ты-ты-ты»…

– Девушка! С вами все в порядке?

Я медленно понимаю, что никакого снега здесь нет, а наоборот – жарко. Окончательно просыпаюсь и оглядываюсь – вокруг парк Сосенки, солнце бьет в лицо сквозь деревья, на собачьей площадке суета, а я лежу на лавке с сумкой под головой и чувствую себя так, будто меня пытали.

– На вот. – Дама, которую я недавно видела у магазина, сует мне в руки крышечку от термоса. В крышечке кофе. – Догадалась у себя не ночевать – хорошо, правильно. А Федора-то за что убила?

Мне сложно. Мне очень сложно.

– Да еще так жестоко – молотком, в ванне… Додумалась же.

– Я… – Мучительно хочется объяснить, оправдаться, но нужные слова не приходят – нужных слов просто не существует. – Я как будто не своей жизнью живу. От меня вывески перегорают.

– Восторг, – говорит она ласково. – Вопрос в том, от чего ты готова отказаться ради своей настоящей жизни. Что предложишь взамен?

У меня ничего нет. Работа от раза к разу, тыщ семьдесят на карте и съемное жилье в Зеленоградске, которое оплачивает мама.

– Что, если я бухать брошу? Насовсем?

– Алкоголизм, да? – щурится она сочувственно.

– Бытовое пьянство. – По ее лицу видно, что предложение так себе, и я перебираю без цели, наугад: – Найду работу по специальности, переведу денег детскому дому, посажу дерево, отдам то, не знаю что…

– А вот это нам подходит. Двигай-ка за мной.

Я совсем не замечаю, как к нам присоединяется одноглазая собака. Откуда-то взявшись, она трусит рядом, как будто всегда тут была. Мимо детской площадки, мимо уличной сцены, мимо киоска с кофе и цветочной палатки, мимо автобусной остановки – прямо в открытую дверь подвала, на ступенях которого я не далее чем вчера художественно выстраивала цветочные горшки. Собаке внутрь можно, а мне – нет, на что указывает вытянутая поперек входа рука моей спутницы.

Только сейчас я замечаю табличку. Казенные буковки утверждают, что здесь располагается Царицынский клуб любителей… колдовства?

– Тимофей! – кричит женщина, просунув голову в дверной проем. – С ней город говорит! Помощь твоя нужна!

Из подвала выглядывает подросток с зелеными волосами. Прячет забитые «рукавами» руки в карманы широченных джинсов и глядит на меня ясно-ясно.