Девять сборников рассказов

"Моя мать в Клонмеле у его отца корм для коровы покупает,-- говорит сержант, который сидит на мальчике. -- Так неужели я явлюсь к его матери и скажу, что дал ему погибнуть зазря? Лежи ты, порох, успеешь меня потом под суд отдать".-- "Правильно,-- говорю я,-- из таких вот и выходят генералы, а ваше дело их беречь. Чего вы хотите, сэр?" -- осведомился я вежливо так. "Убивать этих голодранцев, убивать!" -- пищит, а у самого в большущих синих глазах слезы стоят. "Интересно, как вы это будете делать? -- говорю я.--Револьвер для вас-как пугач для ребенка: шуму много, а толку мало. С вашей большой красивой саблей вам не совладать -- у вас рука дрожит, как осиновый лист. Лежите лучше тихо да подрастайте", -- говорю я ему. "Марш к своей роте, наглец", -- отвечает он. "Все в свое время, говорю, сперва я попью".

Тут подходит Крюк, лицо у него все в синяках -- там, конечно, где кровью не выпачкано. "Воды!--говорит. -- Подыхаю от жажды! Ну и жарко!"

Выпил он полмеха, а остальное плеснул себе за пазуху и вода прямо-таки зашипела на его волосатой шкуре. Тут он замечает офицерика под сержантом. "Это еще что такое?" -- спрашивает он. "Мятеж, сэр",-- отвечает сержант, а офицерик начинает жалобным голоском упрашивать Крюка, чтобы он его вызволил. Но Крюка черта с два разжалобишь. "Держите его крепче,-- говорит он,-сегодня младенцам тут делать нечего. А пока что,-- говорит, -- я конфискую у вас ваш изящный пульверизатор, а то мой револьвер мне все руки запакостил!"

И в самом деле, большой и указательный пальцы у него совсем почернели от пороха. Так он и забрал у офицерика его револьвер. Хотите верьте, сэр, хотите нет, но в бою случается много такого, о чем потом в донесениях помалкивают.

"Пошли, Малвени, -- говорит Крюк,--мы ему не военный суд".

И мы с ним опять лезем в самую кашу. Патаны все еще держатся. Но уже порядком поредели, потому как тайронцы то и дело вспоминают Тима Кулана.

Крюк выбирается из гущи свалки и ну шарить по сторонам глазами. "В чем дело, сэр,-- спрашиваю я,-- чем я могу служить?" -- "Где горнист?" -спрашивает он. Ныряю я обратно в толпу (а наши тем временем переводят дух за спиной тайронцев, пока те дерутся как одержимые) и натыкаюсь на горниста Фрина -- мальчишка орудует штыком, как большой. "Тебе за что, щенок, платят -- за баловство? -- говорю я, хватая его за шиворот. -- Пошел отсюда, делай, что положено", -- говорю, а мальчишка артачится. "Я уже одного прикончил, -говорит он, ухмыляясь, -- такой же был верзила, как ты, и образина такая же. Пусти, я еще хочу".

Не понравился мне такой оскорбительный разговор, сую я горниста под мышку и тащу к Крюку, а тот за боем наблюдает. Крюк мальчишку отлупил так, что тот заревел, однако сам Крюк молчит.

Патаны отступать начали, и тут наши как заорут!

"Развернутым строем -- марш! -- кричит Крюк. -- Играй атаку, парень, играй во славу британской армии!"

Мальчишка и ну дуть, как тайфун. Патаны дрогнули, а мы с тайронцами развернулись, и тут я понял, что все прежнее -- были цветочки. Ягодки пошли только теперь. Мы оттеснили их туда, где лощина была пошире, рассыпались цепью да как погоним их! Ох, до чего ж было здорово, все как по маслу пошло! Сержанты бегут на флангах, перекликаются между собой, а наша цепь, хоть и поредела, так и косит патанов беглым огнем. Где ущелье пошире, мы развертываемся, где поуже -- смыкаемся, как дамский веер, а в самом конце патаны попытались удержаться, так мы смели их огнем -- патронов-то у нас хватало, сначала мы ведь врукопашную дрались.

-- Малвени один не меньше тридцати штук истратил, пока мы по ущелью бежали,-- заметил Ортерис.-- Чистая была работа. Стрелять-то он ловок. Хоть дай ему белый платочек в руку да розовые шелковые носочки надень -- и тех бы не перепачкал!

-- За милю было слышно, как тайронцы вопят, -- продолжал Малвени, -сержантам никак их унять не удавалось. Они прямо обезумели, одно слово -обезумели! Когда мы очистили лощину и наступила тишина, наш Крюк сел и закрыл лицо руками. Теперь, когда мы опомнились, каждый стал самим собой; уж вы поверьте, в такие минуты человек весь наружу бывает.

"Эх, ребята, ребята! -- бормочет Крюк, -- Не ввяжись мы в рукопашную, уцелел бы кое-кто получше меня". Посмотрел он на трупы наших и замолчал.

"Бросьте, капитан, -- говорит один из тайронцев, подходя к нам, а рот у него рассечен так, что родная мать не узнает, и кровь хлещет, как фонтан из кита. -- Бросьте, капитан, -- говорит он подходя,--конечно, кое-кого в партере задело, так зато галерка спектаклем довольна осталась".

И тут я узнал этого парня -- он был портовый грузчик из Дублина, из тех молодчиков, которые заставили раньше времени поседеть арендатора Театра Сильвера, посдирав обивку со скамей и побросав ее в партер. Вот я и дал ему понять, что помню его с тех пор, как сам был тайронцем, когда полк стоял в Дублине. "Не знаю уж, кто в тот раз буянил, -- шепнул я, -- мне на это плевать, но тебя я сразу узнал, Тим Келли".-- "Да ну? -- говорит он,-- Ты тоже там был? Давай-ка назовем ущелье Театром Сильвера".