Девять сборников рассказов

Половина тайронцев, помнивших про театр в Дублине, подхватила это название, так и пошло -- ущелье прозвали Театром Сильвера.

Офицерик тайронцев дрожал и плакал. О военном суде, которым он грозился, он и не заикался, ему было не до того.

"Потом вы еще спасибо скажете, -- спокойно говорит Крюк, -- что вам не дали погубить себя забавы ради".--"Я опозорен!"-рыдает офицерик. Тут сержант, который раньше сидел на нем, а теперь стоял перед ним навытяжку, держа руку под козырек, говорит: "Сажайте меня под арест, коли вам угодно, сэр, но, клянусь душой, я снова сделаю то же самое, только бы не видеть лица вашей матушки, если вас, не дай бог, убьют".

Но мальчик все плакал, да так горько, будто у него сердце разрывалось.

Тут подходит еще один тайронец, весь в дурмане боя.

-- В чем-чем, Малвени?

-- В дурмане, сэр; знаете, бой -- все равно как любовь, на всех по-разному действует. Меня, к примеру, всегда рвет, ничего не могу поделать. Ортерис -- тот бранится, не переставая, а Лиройд распевает во всю глотку, когда головы людям прошибает. Жестокая бестия, этот Джок Лиройд. Новобранцы -- те либо нюни распускают, либо совсем ума лишаются и звереют -- любого рады зарезать. А некоторые словно пьянеют. Так и тот тайронец. Он шатался, глаза у него помутнели, дышал он так, что за двадцать ярдов было слышно. Заприметил он офицерика, подходит к нему и говорит, еле языком ворочая: "Натаскивать щенка надо! К крови приучать!" Сказав это, взмахнул руками, закружился волчком на месте и грохнулся к нашим ногам мертвый, как патан, а ведь на нем ни единой царапины не было. Поговаривали, что у него худое сердце, но все равно странно.

Потом мы пошли разыскивать своих мертвецов -- не оставлять же их патанам, и тут, пробираясь среди язычников, мы чуть не потеряли нашего офицерика. Он дал попить одному из этих мерзавцев, а потом вздумал усадить его поудобнее спиной к скале.

"Осторожней, сэр,-- говорю я ему,-- раненый патан опаснее здоровою".

И поверите ли, только я успел это вымолвить, как раненый выстрелил прямо в офицерика, так что шлем у того разлетелся вдребезги. Я трахнул патана прикладом по башке и вырвал у него револьвер. Офицерик весь побелел -- было отчего: ему спалило половину волос на голове.

"Я ведь говорил вам, сэр",-- упрекнул я его, и уж после, если ему приходило в голову помочь какому-нибудь пагану, я стоял рядом, приставив тому дуло винтовки к уху. Так что им оставалось только ругаться. Тайронцы ворчали, как собаки, у которых отняли кость.-- они насмотрелись на трупы товарищей, и им не терпелось перебить всех раненых патанов. Но Крюк объявил, что спустит шкуру со всякого, кто ослушается. Правда, тайронцы все равно взбеленились. И неудивительно -- все-таки они впервые видели трупы своих. А это зрелище жуткое! Когда мне в первый раз довелось это видеть, я и гроша бы не дал ни за одного человека к северу от Хайбера -- ни за мужчину, ни за женщину, женщины -- те всегда в потемках на нас нападали. Брр!

Ну, похоронили мы наших мертвецов, подобрали раненых, вылезли на склон и увидели, как шотландцы и гуркхи расправляются с остатками патанов. Похожи мы тогда были не на солдат, а на шайку отъявленных разбойников: на лицах корка -- запекшаяся кровь пополам с пылью, в корке борозды от пота, штыки в чехлах на живот сползли, как мясницкие ножи, и на каждом из нас какая-нибудь да отметина.

В это время подъезжает верхом штабной офицер, чистенький, как винтовка со склада, и говорит: "Это что за пугала?" --"Рота черных тайронцев и одна рота Старого ее величества полка", вежливо отвечает Крюк, неодобрительно поглядывая на штабного. "Вот как! -- говорит штабной офицер.--Ну, и выбили вы этот патанский резерв?" -- "Нет!" -- отвечает Крюк, а тайронцы гогочут. "Черт побери, что же вы с ним сделали?" -- "Мы его перебили", -- буркнул Крюк и повел нас дальше, но тайронец Туми успел-таки брякнуть во всеуслышание утробным голосом: "И чего этот бесхвостый попугай загораживает дорогу тем, кто получше его?"

Штабной позеленел, но Туми тут же вогнал его в краску, пропищав жеманным голоском: "Поцелуйте меня, душка майор, мой муж на войне, я совсем одна".

Штабной ускакал, гляжу -- у Крюка от смеха плечи трясутся.

Капрал принялся было распекать Туми.

"Отвяжись, -- огрызнулся Туми, не моргнув глазом, -- я у этого денщиком служил, пока он не женился; вам-то невдомек, а он знает, про что я говорил. Великое дело пожить в хорошем обществе". Помнишь Туми, Ортерис?

-- А как же! Он через неделю в лазарете помер, я-то знаю -- половину его добра сам купил, а потом еще...

-- Караул, на выход!

Было четыре утра, явилась смена.

-- Сейчас я вам достану двуколку, сэр, -- сказал мне Малвени, торопливо надевая свое снаряжение,-- Пойдем наверх в форт, пошарим в конюшнях Макграта.

Сдав караул, три солдата и я направились к купальне в обход главного бастиона, и даже Лиройд дорогой разговорился. Ортерис заглянул в ров, потом перевел глаза на равнину.