Изнуренного пражского юношу охватывает удивительное волнение. Он и сам не знает, что происходит с ним, как не знал этого и пять лет назад, когда совершил первое путешествие в Белз. В один прекрасный день он прощается со святым и с хасидами и уезжает. Его особенно и не удерживают. Все возбуждены, все радуются при мысли о доме и желают ему доброго здоровья и скорого возвращения к ним. Какую-то часть дороги они провожают его, а Мехеле из Байберка и вовсе доходит с ним до вокзала. Ведь они даже ели из одной миски. Еще раз — искреннее рукопожатие, и пражский юноша уезжает в Будапешт, а оттуда дальше — в Вену. К своим хасидам он вернется только в этой книге…
Герои нашего повествования —
Дело в том, что рассказывать истории из жизни святых — одно из самых похвальных деяний каждого хасида. Он рассказывает о них при любых обстоятельствах: за едой, во время занятий, в поезде. И особенно — в годовщину смерти святого. При каждом упоминании имени святого не должно быть забыто слово «святой» или же присловье: «Да хранят нас заслуги его!» Горе слушателю, который объявит, что ту или иную историю он уже слышал. Долг каждого терпеливо внимать любой истории, даже если он сто раз уже слышал ее. Только так на протяжении многих лет все откладывается в памяти: имена героев, их жен, их современников и названия мест событий.
Рассказчиком может быть кто угодно. Если ты знаешь что-нибудь хорошее о каком-нибудь святом, твой рассказ должен быть принят с благодарностью и незамедлительно вознагражден кем-то из слушателей другим рассказом о том же святом, либо подобной историей, либо каким-то изречением другого святого. Если ты ошибся в иной подробности, кто-то из слушателей должен сразу же поправить тебя. Ведь им решительно все давно известно. И конечно, куда лучше, чем тебе!.. Рассказчик использует не только слова. Если ему не хватает словесного запаса, он может помочь себе жестами, мимикой, модуляцией голоса. Если рассказчик описывает что-то мрачное, он обычно понижает голос, бывает, до шепота. Если речь идет о чем-то таинственном, он ограничивается намеками и при этом многозначительно моргает или отводит глаза в сторону. Если ему надо наглядно изобразить неземную красоту, он делает так: закрывает глаза и покачивает головой из стороны в сторону, передавая неподдельный восторг. Такое убедительное выражение эмоций воспринимается слушателями лучше, чем подробное описание самыми изысканными и понятными словами. Слог рассказчика совершенно прост, без особого пафоса. Изложение может быть и непоследовательным. Рассказчик часто перескакивает от одного святого к другому — так что ничего удивительного, если и я сейчас последую его примеру.
Хасиды сознают, что не все рассказанное ими о своих святых происходило на самом деле; но это не имеет никакого значения. Если, скажем, какой-нибудь святой в действительности не совершал чуда, о котором идет речь, то все равно это чудо такого рода, что только он, и никто другой, способен был его совершить. Рабби Нахмен из Брацлава совершенно определенно заявляет, что «отнюдь не все сказанное (например) о святом Бааль-Шеме правда, но, даже если это и неправда, свято уже одно то, что так рассказывают об этом святом набожные люди». Человек, продолжает рабби Нахмен, в течение всей жизни постоянно погружен в магический сон и способен очнуться от него, лишь рассказывая о святых.
Хасидские святые словно вдохнули свою душу в легенды, которые из уст в уста передаются народом. Поэтому хасидские легенды с большей достоверностью рисуют характеры своих героев, чем их поступки, совершенные в действительности, или слова, реально произнесенные.