Как-то раз он отправился в путь к святому Проповеднику в Козницы. Он уж было приблизился к городу, как вдруг — был поздний вечер — вдали заметил свет. Завернув на него, увидел, что он исходит из освещенной хаты. Реб Нафтули вошел. В хате как раз гуляла свадьба, за столом сидели свадебники и невеста с женихом. Но невеста не хотела есть Золотой бульон из одной чашки вместе с женихом. Над свадебным Золотым бульоном из красивых глаз скатилась не одна горючая слеза! И не потому, что Золотой бульон — куриный бульон — бывал так плох. Как раз наоборот! Но как же не поплакать над ним жениху с невестой? Ведь эти два юных существа, возможно, отроду и не видели друг друга, а теперь — на тебе! — должны есть Золотой бульон из одной чашки! Короче, ни за что не хочет невеста есть Золотой бульон, и все тут. Но почему? Да потому, дескать, что нет здесь никакого
Какое там! Он вовсе был не из Копчинца. А был он из Ропшиц. Но именно это ему подходило для рифмы, а что он
В то же самое время в Козницах пробудился ото сна святой Проповедник, чтобы, как обычно, сотворить полуночную молитву. Он помазал пеплом свой святой лоб и уселся на пороге комнаты прямо на пол.
Но в чем дело? Слова так и вязнут на устах. Недоброе это знамение. Пока стоял на Сионе наш Храм и на алтаре пылал вечный огонь, каждый, кто приносил Господу жертву, мог убедиться, снискала ли его жертва Божию милость или нет. Ежели это был человек праведный, в пламени алтаря являлся ему огненный образ королевского льва, который спускался прямо с Небес и пожирал жертву; но безбожнику в языках пламени являлся образ нечистой собаки. Ныне, когда Храм наш разрушен, у нас уже нет вечного огня на алтаре, а жертвой пылающей стала лишь наша молитва. Но мы все равно знаем, милостиво она принята или нет. Если принята, она вырывается из уст наших так легко и быстро, словно брызжет из наших сердец. Но если наша жертва отвергнута, тогда мы запинаемся, останавливаемся, слова застревают в горле. И понял святой Козницкий, что в эту ночь слезы его нежеланны. Бывало, все сферы помогали ему плакать. Небеса жаждали его святых слез, как поле под паром жаждет весеннего дождя. Ибо в тот день, когда наш Храм Иерусалимский был сожжен, говорит Талмуд, закрылись все врата небесные и уже больше не открылись. Лишь одни Врата слёз не закрывались никогда. Но нынче о нем, о рабби Исрульке Козницком, пожалуй, на Небе даже не вспомнили и плачем его пренебрегли. Конечно, его святой дух мигом распознал причину этого. Сейчас в Небе было не до его плача. В это время острые шуточки святого рабби Нафтули из Ропшиц в том лесном уединении сотрясали все потусторонние миры. Радостью и весельем они наполнили даже самые таинственные покои Господни…
Реб Нафтули — средоточие не только многих забавных историй. Он был, как вы сами изволили заметить, человеком необыкновенным. Нет, не то чтобы он был эдаким еврейским Тилем Уленшпигелем, каким был, например, шут Гершеле Острополер. Реб Нафтули был святым. Он больше жил на Небе, чем на земле. Но пока пребывал на земле, кислой рожи не строил и своим горестным видом жизнь людям не отравлял. Как и каждый истинный святой, реб Нафтули хотел, чтобы мы всегда были веселы и беспечальны.