Во время каждого шабеса и каждого праздника для всех присутствующих читается Тора. В течение года мы прочитываем ее всю и затем начинаем снова. Так происходит уже многие тысячелетия. Чтение Торы — дело нелегкое. В Торе нет гласных, нет в ней и диакритических знаков. Вы не отличили бы в ней
Каждая буковка Торы скрывает глубокую тайну. Самая возвышенная тайна заключена в гласных, а еще больше — в нотах. Но самая высочайшая тайна погружена в неисписанном море белизны, которая со всех сторон окружает буквы. Эту тайну никому не дано ни прочесть, ни понять. Столь непомерна тайна белизны пергамента, что весь этот мир не способен вобрать ее в себя. Мир — недостаточное для нее вместилище. Лишь мир будущий постигнет ее. Тогда уже будут читать не то, что написано в Торе, а то, что в ней не написано: белый пергамент.
Тысячи и тысячи канторов умеют безупречно и живо читать Тору. Но так, как читал ее святой рабби Иреле из Стрелиски, не сможет никто!
Святой рабби Шулем из Белза однажды на праздник Пятидесятницы был в Стрелиске. На этот праздник Господь Бог дал нам десять заповедей. И поэтому мы ежегодно в этот день читаем из Торы соответствующую главу. Реб Шулем был приглашен послушать, как читает его учитель.
И вдруг пред Шулемовым взором исчез пергамент, и Шулем узрел такую Тору, какой она была до сотворения мира:
Конечно, так узреть святую Тору может только такой ученик, каким был святой рабби Шулем, и лишь тогда, когда ее читает такой святой, каким был реб Иреличек.
Уже матушка Иреличкова была великой
В корчму приходило много возчиков. Все народ грубый и неотесанный. Знай только резались в карты, о Господе Боге и не вспоминали. Рук перед едой не мыли, и Ривкеле ни разу не видела, чтобы они молились. Не замечала она и их намеков насчет ее красоты. Но один среди них был совершенно другой. Что ни утро, он обвивал себя ремешками и молился. Перед едой мыл руки, а после еды благодарил Господа, что «Он кормит весь мир добросердечием и ласковостью, милосердием и жалостью, и что пищу готовит всем Своим созданиям, и что дал нам землю добрую, широкую и красивую и Закон Свой и заповеди тайные и город Свой — святой Иерусалим». Этот человек и карты никогда не брал в руки. Звали его Пинеле, или Пинхес. Корчмарка вскоре поняла, что Пинеле нравится девушка, и сказала об этом мужу. И порешили они, что сделают доброе дело, если сиротку выдадут за возницу. Так и стали Пинхес и Ривкеле женихом и невестой.
В ту пору по деревне случайно проезжал святой ребе реб Бер, проповедник из Межерича, — да хранит нас Свет его заслуг! Тогда-то Пинеле и спросил его, что он думает об их помолвке.
Святой ответил: «Невеста твоя — девушка без изъяна. Она принесет тебе сына, который будет истинным благословением Божьим».
Рассказывают, что Ривкеле на свадьбе не выглядела счастливой. Для ее тонкой натуры Пинхес был человеком слишком простым. Но вскоре она смирилась со своей участью. Ведь брак был заключен с благословения святого ребе реб Бера! И вполне счастливой она стала, когда родился у них мальчик.
И отец дал ему имя
Рассказывают, что, когда Ривкеле была еще на сносях, пришла она однажды в Межерич. И как только переступила порог горницы святого, ребе реб Бер почтительно встал со своего стула. Его ученики диву давались: обыкновенная женщина, а святой встает перед ней!
И сказал святой ребе реб Бер ученикам своим: «Знайте: дитя, что носит под сердцем эта набожная женщина, однажды станет святым, который озарит светом весь Израиль».
Иреличек был необыкновенным ребенком. Однажды он играл перед домом и вдруг ни с того ни с сего разразился громким плачем. Таким могут плакать только дети.
— Пинеле, ступай посмотреть, что с ним случилось, — из кухни крикнула мужу Ривкеле.
— Ничего, маменька, ничего со мной не случилось, — сказал Иреличек. — Но вдруг мне стало так жалко доброго Господа Бога. Как Ему, наверное, грустно, что при Нем нет всех его деточек!