Девять встреч. Воспоминания о старце Николае Гурьянове

Я так удивилась, откуда он знает, что у меня папа и мама некрещеные и что я в институте? Слышала, что батюшка прозорливый, что про каждого знает, дар ему такой дан от Господа, но не каждому открывает свое знание, а мне, значит, вот так надо было, – а он и продолжает:

– В монастыре послушание важнее всего, вот и готовься выполнять – это мое тебе послушание… А сделаешь – приедешь… Ступай с Богом, ночуешь у Валентины… (это монахиня была…)

Ну вот, я когда домой вернулась и рассказала про такие чудеса родителям, они сразу крестились, а вскоре и обвенчались, и год спустя поехали мы к отцу Николаю все вместе… Он меня поцеловал сразу и – к маме моей подошел.

– Ой, – говорит, – матушка, ты и не знаешь, какое чудо в тебе – через два года понесешь и родишь мальчика, назовешь его Серафимом, он вас всех спасет…

А мама моя засмущалась: «Ну что Вы, отец Николай, мы, – говорит, – уж и с мужем-то не живем, и у меня женские дела не в порядке, как это!»

– Ишь, – отец Николай ей отвечает строго. – Как это не живешь, мужа надо любить, а что человеку невозможно, а Господу возможно все, только веруй!

И что же, ровно через два года мама моя, а ей уже к пятидесяти было, забеременела и в положенный срок родила нам брата, которого и назвали Серафимом. Ему уже пятый год пошел, и вот, знаешь, только тебе скажу – мы когда его к батюшке привезли, то отец Николай сказал:

– Дай-ка я поклонюсь тебе, Владыко! – и поклонился до земли…

Вот какое наш Серафимушка благословение от старца принял…»

Когда я слушал эту историю, то плакал, плакал оттого, что есть еще на земле такие люди, и от своего горького неведения, что вот сколько лет прожил, а можно сказать – впустую, без руководства и духовного утешения… Потому принял решение после операции по возвращении сразу поехать на остров…

И вот настал этот сентябрьский день, когда мы прибыли во Псков – отсюда родом была моя бабушка – и через полчаса уже плыли на катере «Заря», предвкушая первую встречу со старцем. Остров Залита – в Псковском озере, которое больше походит на маленькое море, сюда раньше ссылали политзаключенных, а белокаменный храм во имя святителя Николая Чудотворца, выстроенный еще во времена Екатерины II, был возвращен Церкви в 1947 году… Пристань была каменистая, из-за проливного дождя камни стали черными, и было темно и скользко, вокруг – ни души, но из рассказов Розы-Марии я помнил, как добраться до батюшкиного дома, и довольно быстро мы нашли маленькое сельское кладбище и домик напротив, во дворе которого было несметное количество диких птиц – голубей, воробьев, галок – они жались под кровлей, прячась от дождя, и казалось, что это глиняные скульптурки… По дороге за нами увязалась лохматая дворняжка и бежала до самого дома. Батюшка вышел сразу – помазал каждого Иерусалимским маслицем и сказал: «Отдохнете и придете на вечерню, тогда и поговорим…» – «А где же мы отдохнем, батюшка? Мы здесь никого не знаем…» – «А вон, Мухтарушка покажет, – батюшка ласково посмотрел на бежавшую за нами дворняжку. – Мухтарушка, веди гостей к матушке!» Все это было похоже на сказку, но собака и правда побежала со двора, время от времени оглядываясь и поджидая нас, спустя минут пятнадцать мы оказались у ладно срубленного дома, откуда на лай Мухтара вышла старушка. «Гостей привел? – спросила она собаку, – от батюшки?» Казалось, что это не было для нее необычным… Она повела нас в соседнюю избушку, внутри которой помещалась просторная комната, разделенная надвое занавеской – для мужчин и женщин… Печка была натоплена, словно нас тут ждали… Нина, певчая из храма, – так ее звали – накормила нас картошкой с огурцами и рыбой, которой здесь на острове вдоволь. «А уж мясо – завтра, после Воскресной службы, – сказала она, – а после вечерни – чай с самопечным хлебом и – спать. Отдыхайте».

Мы просушили одежду на печке, поспали и отправились на службу. Храм изнутри оказался просторным, иконы – старинные, но больше всего потрясла одна, как потом рассказали, чудотворная, Песчанская икона Божией Матери – в человеческий рост, в серебряном окладе, в одеянии, расшитом жемчугами, Богородица покоряла своим величественным спокойствием и умиротворенностью… В церкви было мало народу. Хор состоял из трех-четырех старушек, они пели несколько скрипучими голосами, но чисто и звонко… Во время службы, которую я не забуду никогда, меня одолевали какие-то посторонние помыслы, навязчивые, как мухи, от которых не было спасения, я так устал от борьбы с ними, что отчаялся сосредоточиться на молитве, в этот момент батюшка кадил иконы и, проходя мимо, стукнул меня, склоненного, кадилом по голове, легонько, но ощутимо – мгновенно моя голова стала чистой и свободной, точно меня кто-то омыл изнутри… Я поднял глаза и увидел, как батюшка мне улыбнулся ободряюще… Потом была исповедь, после которой я задал самый главный, мучивший меня вопрос, – уходить ли мне в монастырь или жить с той женщиной, которую я любил, но с которой в духовном отношении мне было очень трудно, – батюшка сказал: «Лучше в монастырь…»