Девять встреч. Воспоминания о старце Николае Гурьянове

Мы не подали в суд на водителя, но в молитвах я просил, чтобы Господь дал мне узнать, как это произошло… И мне приснилась мама и сказала: «Ты увидишь этого человека, но не обижай его, он не виноват – а у него трое деточек, и он не спал»…

Я был очень смущен… Но 31 декабря, перед Новым Годом, когда я отправился за хлебом, я увидел эту машину и подошел к водителю, который сразу вспомнил произошедшее в октябре и поначалу был так напуган моим вопросом, что стал оправдываться и просить не возбуждать дело, и он сказал: «У меня трое детей, и я много работаю, и я не спал в тот день больше суток»…

Но моя вера была так слаба! Она была так слаба, что я усомнился в Божием Промысле и в Милосердии, и в Справедливости Его Путей, и в самой Его Святой Воле, которая, так я думал, лишила меня самого для меня бесценного человека… И моя душа была истерзана этими сомнениями, подточившими мою едва родившуюся веру… Никто не мог мне их разрешить, да и трудно мне было кому бы то ни было о них рассказать…

Будучи совершенно измученным, я принял решение поехать к отцу Николаю. Кроме того, мне предстояла еще одна операция, после которой мне хотелось, если останусь в живых, в память о маме создать в нашем поселке церковь, но это была даже не мысль, а как бы слабый проблеск, о котором мне было и думать-то страшно…

Наступил май девяносто четвертого. И с открытием навигации на Великой я отправился в Псков. Остров Залита встретил меня весенним бездорожьем, но с приближением к батюшкиному домику в душе постепенно что-то оттаивало, заполняя сердечным теплом и умиротворением. Паломников в столь раннее время было мало, но я встал в очередь последним, когда все, уже получив благословение, разошлись… Приложившись к батюшкиной ручке, я горько заплакал, сквозь слезы высказывая все свои сомнения, все горе, которое так долго удерживал в себе…

– А ты не плачь, – сказал батюшка, – мамочка-то была святая, у нее только один грех был, и то не в ее воле разрешить было.