Девять женщин Андрея Миронова

Но вернемся в январь 1980-го. После просмотра «Сталкера» Миронов посадил двух своих спутниц в машину и развез по домам. Егорова тогда уже жила на проспекте Вернадского, была свободна от семейных уз и на правах бывшей возлюбленной пригласила Миронова к себе в гости. Они просидели до поздней ночи: вспоминали прошлое, говорили о творчестве. Хозяйка обратила внимание, что выглядит гость неважно. В театре у Егоровой не было возможности разглядеть болезненность вида Миронова, а здесь, за столом на собственной кухне, она это увидела. И едва она завела об этом разговор, Миронов мгновенно на него среагировал: «Да, я серьезно болен, – сообщил он. – Я был у врача, и он это подтвердил». Однако развивать дальше эту тему не захотел: видимо, ему было это неприятно.

Как мы помним, первый серьезный кризис со здоровьем случился у Миронова осенью 1978-го. Тогда врачи поставили ему неверный диагноз – серозный менингит, хотя на самом деле это была аневризма. Болезнь была вызвана крайне напряженным ритмом работы актера: он много играл в театре, снимался в кино и успевал еще концертировать в дуэте с женой. Этот бешеный ритм и стал причиной болезни. Однако едва Миронов выписался из больницы, он снова взялся за старое: несмотря на советы врачей сбавить свои творческие обороты, снова врубил «полную скорость». Стал репетировать сразу две новые роли в театре (Леня Шиндин и Дон Жуан), снялся в кино («Фантазии Фарятьева»), взялся за постановку спектакля «Феномены». И опять стал концертировать по стране. Когда Миронов был с гастролями в Болгарии, некая гадалка в ресторане сообщила ему: «Вы очень многого достигли, но это не предел. Вы сделаете еще очень много такого, что удивит всех. Но учтите, у вас очень плохое здоровье. Вы должны его беречь». Но как можно было беречь здоровье человеку, который был буквально одержим творчеством?

Тем временем в Москву вернулась Лариса Голубкина. О недавней встрече своего мужа с его бывшей возлюбленной она не догадалась. А может, просто сделала вид, чтобы не расстраивать себя лишний раз. К тому времени их брак с Мироновым приобрел статус стабильного. Они были официально расписаны, к тому же Миронов совершил поступок, на который долгое время не решался, – удочерил дочку Ларисы Машу Голубкину. Хотя настоящих отношений у двух его дочерей друг с другом не было: Миронов не хотел, чтобы они полноценно общались. Рассказывает Мария Голубкина:

«Нет, мы не общались. Ну это вообще такая вещь сложная… Как я могу ответить на вопрос, почему мы с Машей Мироновой не общались? Мы выросли давно, а тогда я же не могла позвонить, сказать: «Здрасьте! Это я, давайте дружить». Потом ревность, наверное. У меня ревности не было. Я была таким простым ребенком.

У меня было абстрактно: «Мама, роди ребеночка!» – вот так. Сестричку или братика. Не знаю. Это все так сложно сказать. Чего хочется в детстве. Каждую секунду все меняется. И по-другому человек думает. Он не разбирается ни в чем. Это папа, это мама. Это плохо, это хорошо. Никаких полутонов не существует. Почему говорят, что дети жестоки? Они не знают компромиссов. Есть дети, которые на это способны, но это какие-то умные дети. Не я. Но это я не к тому, что я не могла пойти на компромисс, я была достаточно тактична, просто… это надо было бы, скорее, спросить у папы. Если бы он мог ответить, то и хорошо. А для папы это был закрытый вопрос, и зачем мне на него отвечать? Тут родители должны были как-то наладить отношения, а не мы. Существовала там женщина, здесь женщина, две женщины, матери. Как это в принципе может общаться первая жена со второй, если абстрактно так подумать? Могут, наверное, если они соберутся и начнут обсуждать супруга. Вообще женщины – тут и ревность, и обида. Представьте – один мужчина и какие-то там… да еще все девочки. Может, и было бы вначале все прилично, я не думаю, что кто-то драться бы начал, конечно, нет, это я утрирую, а просто – не нужно.

Если папа так выбрал, то так и есть. Это – естественно. Нет вопросов. У меня тоже никогда не было вопросов, честно говоря. Все планировал он. Так вот папа не предлагал нам познакомиться…»

Вскоре наступил июль 1980-го, который оказался богат на события, причем самого разного толка: от веселых до трагических. Девятнадцатого июля (в этот день в Москве открылись летние Олимпийские игры – 80) свой очередной день рождения праздновал Александр Ширвиндт. Торжество проходило на квартире именинника в высотке на Котельнической набережной. Народу было приглашено много, и практически все – представители творческой богемы. Поскольку в тот же день в Москве начались Олимпийские игры, то, естественно, торжество было окрашено в спортивные тона. И поздравления крутились тоже вокруг этого. Так, Миронов облачился в спортивную футболку и трусы (на голове белая повязка), а Эльдар Рязанов – в рубашку и полосатые трусы, на груди – спортивная медаль, в правой руке – олимпийский факел. В таком виде они и произнесли торжественный спич в честь юбиляра.