Девять жизней Роуз Наполитано

Когда мама начала эту тираду, во мне закипел смех, но как только речь зашла о сексе и детях, я отвела взгляд и принялась рассматривать кухню: старый дисковый телефон, висевший на стене, сколько я себя помню; кассетный магнитофон с радио у раковины; конструкцию из ракушек, которая и по сей день болтается на окне.

– Мам, умоляю, скажи, ты не о сексе собираешься со мной поговорить?

Она покачала головой.

Да? Нет? Что это означало?

Не знаю.

– Просто пойми: если хочешь жить лучше своих родителей, смотри не влюбись в старших классах в какого-нибудь мальчишку и не забеременей. Этого нельзя допускать, пока не добьешься всего остального.

Я упорно таращилась на корзину с фруктами на углу стола, в которой высилась гора яблок, бананов и апельсинов. У нас дома всегда было много бананов.

– Не переживай, мама. Я уж точно не забеременею.

– Не отмахивайся, Роуз. Девушки часто беременеют, хоть того и не желают. А потом… – Она щелкнула пальцами так громко, что я вздрогнула. – Все их мечты идут прахом!

Я перевела взгляд на маму:

– Что ж, можешь не волноваться из-за моей беременности… м-м-м… скажем, никогда, потому что я не собираюсь обзаводиться детьми. Я решила, что не хочу их, и точка.

Мама откинулась на спинку стула с таким видом, будто я призналась в убийстве или собралась ее ударить.

– Роуз, ты же несерьезно!

– Серьезно.

– Такие решения в юности не принимают!

– Принимают, – отозвалась я. Мама молчала, не отрывая взгляда от моего лица. Я выпрямилась. – Мам, не получится иметь и то и другое: ты не можешь сказать, что вы с папой хотите для меня лучшей жизни со всеми возможностями, которых не было у вас, а потом определять вместо меня мое будущее.

– Но дети – это часть жизни! Они появляются у каждой женщины, когда та становится достаточно взрослой. Разумеется, после замужества. И когда карьера уже построена.

– Это ты так считаешь. Но сама же всегда твердила, что у моего поколения все иначе. Так почему бы нет?

– Но я не имела в виду детей!

– Ну конечно, – оскорбилась я.

– Ты обязательно передумаешь, Роуз.

Она сказала это так уверенно. И я разозлилась.

– Не передумаю. Обещаю.

Мама рассмеялась, будто знала результат заранее. Меня так и подмывало схватить ее дурацкий роман и швырнуть через всю кухню.

– Ты передумаешь и однажды обязательно вернешься и скажешь: «Ты была права, мама. Ты знала это с самого начала!»

Я встала и объявила:

– Все, иду спать!

Я так и видела, как в груди матери лихорадочно бьется сердце. Лицо ее выражало какую-то отчаянную тревогу. Мне казалось, она вот-вот схватит меня, возьмет за плечи, словно пытаясь перенести в мое тело свое желание иметь детей. Но потом мама потянулась за книгой; морок развеялся.

Она отвела взгляд.

– Спокойной ночи, Роуз, – только и сказала мама.

Я задумалась, не обидела ли ее. Пусть я злилась, мне не хотелось причинить маме боль. Я потянулась к ней и поцеловала в щеку. Мать не повернулась. Просто листала книгу и разглаживала открытые страницы. Но как только я направилась к себе в комнату, напоследок она бросила мне:

– Раз уж ты такая противница детей, милая, тогда прекрати кувыркаться по ночам с Мэттью!

* * *

По щекам матери текут слезы.

– Мама?.. – Я сглатываю ком в горле.

Она отводит взгляд.

– Что, Роуз?

Мне ненавистна мысль, что я снова ее обидела. Я совсем забыла: мама отнюдь не твердокаменная, хотя ее друзья всегда говорили, дескать, она кремень.

Мама и правда будто в панцире. Если вы не близко с ней знакомы, то не узнаете, какая она под ним ранимая, как легко ее можно задеть.

Наверное, больше всего меня поражают мамина горячность, сила любви. Порой это делает ее чересчур ревнивой и властной, но к тому же заботливой и решительной. В шестнадцать я бы ни за что не призналась в том, как восхищаюсь мамой, как сильно ценю ее. Однако тогда я еще не знала, что мама воспримет мой выбор как личный упрек ей, матери. Я сдерживала свои чувства к ней – свое восхищение и то, как втайне жаждала ее одобрения, отчего между нами разверзлась пропасть и теперь все ширилась.

– Вряд ли ты понимаешь – возможно, потому, что я редко это говорю или вообще не говорила… – Я закрываю глаза, пытаясь найти силы произнести нужные слова: – Но ты очень хорошая мать. Просто замечательная. И всегда такой была.

– Правда? Это я-то? – удивляется мама.

– Да. И мне хочется радовать тебя, всегда хочется. И чтоб ты мной гордилась. Но кое-что я сделать не могу, и мне нужно, чтобы ты это поняла. Я не могу завести ребенка. – В доме стало так тихо… – Я не стремлюсь к этому, никогда не стремилась. Просто… этого во мне нет. Я не могу родить ребенка, чтобы порадовать тебя или Люка, как бы того ни желала. – Мой голос затихает.

Исчезают последние лучи солнца, что играли на дубе, который растет перед домом. На двор покрывалом опускаются сумерки. Окна и вся мебель в комнате кажутся лишь тенями.

Мама промокает лицо салфеткой.

– Но почему, Роуз. Почему ты не хочешь ребенка?

У меня перехватывает дыхание. Мама впервые задает мне вопрос, а не просто спорит со мной на эту тему. Но сумею ли я ей рассказать?

– Очень сложно объяснить.

– А ты попробуй. Пожалуйста.

Я медленно киваю.