Девятая квартира в антресолях - 2

Там он и увидел некролог: «Барон Модест Карлович Корндорф скончался накануне в своем особняке при загадочных обстоятельствах». Что это были за обстоятельства, в газете не указывалось, а в городе, чего только после не говорили. И что барон умер от неизвестной науке болезни, весь покрывшись пятнами еще при жизни – это мол, последствия проклятия той секты, кассу которой он присвоил в собственных интересах. Другие говорили, что ничего таинственного в его болезни не было, просто надо уметь соизмерять силы своего возраста с увеселениями, которые себе позволяешь. Третьи считали его аскетом, пустившим все свое состояние на тайную благотворительность. В подтверждение этой версии говорило то, что многие, стоявшие запертыми комнаты его особняка, при вскрытии оказались просто пустыми – все вещи и обстановка из них были распроданы.

Слуги припомнили, что накануне кончины, после ужина, был у господина какой-то визитер, но пробыл недолго. Барон после этого никого уже не тревожил, и утром никого не звал. Встревожились они лишь к обеду. Нашли барона не в постели, а в хрустальном гробу – он весь укутан был длинными полотнищами тканей – то ли запутался в агонии, то ли… Некоторые подозревали удушение. Денег в доме не нашли вовсе никаких! Только царский венец, усыпанный самоцветами.

И вот Татьяна с мужем снова, во второй раз за такой короткий период, оказались перед лицом нотариуса. Тот, помня прошлые выпады молодого барона, на этот раз настоял на оглашении в стенах конторы. Тут хоть охрану можно пригласить, если что. Душеприказчик объявил племяннику, что тому непременно придется взять на себя расходы по погребению, так как он единственный родственник покойного, находящийся в городе, и уже по желанию – выплаты слугам. А после огласил завещание: «…все недвижимое имущество, состоящее из особняка и прилегающих к нему подсобных строений» барон оставлял… своему родному брату. Таня поглядела на мужа и нервно расхохоталась.

– Вы зря смеетесь, сударыня! – сквозь зубы объявил ей супруг уже по дороге в гостиницу. – Нынешние события меняют наши планы, и меняют их бесповоротно!

– Ваши планы, хотите Вы сказать? – Таня еще улыбалась.

– Нет. Наши! – в голосе Василия прорезались ехидные нотки. – Ждать тут больше нечего. Но и об отставке теперь говорить нет смысла. Собирайтесь, сударыня! Мы едем в полк. У меня вышли уже все отпуска – и очередной, и свадебный.

– Ну, и езжайте себе с Богом! – все еще не понимала Танюша. – Я вернусь к тетушке, буду ждать Вас у нее.

– Надеюсь, это шутка? – холодно спросил муж. – Вы – моя жена, и обязаны проживать вместе со мной.

– Да не желаю я жить с солдатней! – Таня решила показать характер. – Я даже к папеньке не ехала, а он у меня – генерал! Что мне делать при Вас, при поручике? Печь пироги с гарнизонными дамами? Фи!

– Вы именно солдатне давали клятву перед алтарем, дорогая, – Васенька показывал зубки. – Не желали жить в столичной Варшаве, так поживете в уездном гарнизоне. Собирайтесь! Много вещей не тащите, все равно эти Ваши тряпки там неуместны. Пара чемоданов, не более. А вот драгоценности можете увезти хоть все. Мы их будем продавать, да менять на хлеб с квасом. Благодарите за это моего покойного опекуна, а Вашего театрального вдохновителя. Ха-ха! Спящая Царевна! О короне-то придется забыть, милочка.

– Я никуда с Вами не поеду, – беспомощно сопротивлялась молодая супруга, начиная понимать, что это все всерьез, и с Нижним вскоре, видимо, придется проститься.

– Поедете! Куда Вы денетесь? – муженек посмотрел на нее сбоку. – Вы вписаны в мой паспорт. Куда я – туда и Вы. Или в розыск подам, как на воровку.

Таня оцепенела.

***

Гарнизонная жизнь оказалась еще хуже представлений о ней. В первый же вечер Васенька закатил подобие повторной свадьбы – были званы все более-менее значимые тут личности. Дамы улыбались молодоженам, кавалеры похлопывали по плечу поручика, офицеры пили шампанское за здоровье Татьяны. Наутро к ней явилась супруга одного из бывших вчера в гостях офицеров. Таня как раз разбирала багаж. Гостья вынюхивала все вокруг своим свинячьим носиком, пахло от нее какой-то прокисшей сдобой, и Таня все никак не могла избавиться – ни от нее самой, ни от ее восторгов по поводу Таниных вещей: одежды, чемоданов, туфель, чулочек, салфеточек, флакончиков, вышивки, завивки, цвета кожи и так далее. К вечеру весь гарнизон обсуждал цвет и фасон Таниных панталон. Затем визит нанесла супруга полковника. Она презрительно осмотрела так вчера нахваливаемое «гнездышко молодых», повела скривленными губами и процедила сквозь зубы:

– Если ты, столичная подстилка, только глаз положишь на моего Вольдемара, то знай! Я тут царь и бог. Мне никакие законы не страшны. Муж покроет любое мое деяние! Так что только узнай я что! Только заметь!

– Вы бы сменили тон, сударыня! – Таня, обалдев от такого вступления и повышения своего статуса невесть с чего до уровня столичного, парировала: – Мне Ваш муж… Владимир, кажется? Да он мне ни в какой оборот не сдался! Я даже не помню, как он выглядит!