Девятая рота (сборник)

– Чего делать-то будем? – издалека кивнул на него один санитар другому. – Всю ночь так просидел.

– В покойницкую ее надо.

– Поди, забери. Пробовали уже. Полицию, что ли, звать?..

– Сынок… – подошла к Ивану старая санитарка.

Тот медленно поднял на нее глаза.

– Что ж ты мучаешь-то ее, сынок? – она поправила безжизненно упавшую Машину руку. – Больно же ей.

– Больно… – одними губами повторил Иван.

– Дай-ка ее мне. Там спокойней ей будет. Давай…

Иван бессильно сгорбился на кушетке, глядя, как уносят от него Машу по бесконечному больничному коридору.

Утопая туфлями в белой пыли, Иван шагал по дороге среди раскинувшихся на все стороны полей. С пригорка стал виден хутор и река с поросшими ивняком берегами. Иван остановился, глубоко вдохнул, оглядывая знакомый с детства пейзаж. Разулся, закатал брюки по колено и пошел босиком…

Отец у крыльца правил косу.

– Здорово, батя.

– А, здорово, Иван, – спокойно обернулся тот, будто и не было многих лет разлуки. Неторопливо отложил косу, оглядел сына в городском наряде. – Передавали тебе братья, что оглоблю об тебя обломаю, как увижу, за твою глупость? Не забыл?

– Бей, батя, – Иван поставил чемодан и развел руками. – Твоя правда была.

– Да теперь что, раньше надо было… Ну, здравствуй, – они коротко обнялись. – Ко времени успел – в поле едем.

На крыльцо выбежала мать. Замерла, глядя на сына, закрыв рот платком, бросилась было к нему – и остановилась под тяжелым взглядом отца.

– Здравствуй, сынок.

– Здравствуй, мамо, – они расцеловались.

– Поди, оденься по-человечески, – велел отец. – В таком мундире косой не помашешь. Не забыл еще, в какую сторону косят-то?..

Отец, горделиво приосанившись, правил телегой по хуторской улице. Иван с братьями шагали рядом.

– Ты куда, бать? – удивился младший. – Напрямки короче будет! – махнул он в другую сторону.

– Цыть! – грозно оглянулся тот на него. – Отцу указывать!

Прохожие хуторяне останавливались, другие выскакивали из хат, босоногие пацаны и девки шли за телегой, во все глаза разглядывая Ивана.

– Здравствуйте, Иван Максимович! С приездом вас!.. Здорово, Иван!.. Здрасьте, дядя Ваня!..

– Здравствуйте, родные мои! Здорово, братцы! Здравствуйте, люди добрые! – раскланивался Иван во все стороны.

Потом они с отцом и братьями под палящим солнцем шагали по пшеничному полю, размеренно взмахивая косами, оставляя за собой ровные валки жнивья. Пот градом лил из-под широкой соломенной шляпы Ивану на лицо, рубаха промокла до нитки, черные пятна кружились перед глазами, он задыхался уже, но искоса следил за идущим впереди отцом и не отставал…

Иван не сел – упал без сил под полотняный навес у телеги. Молодая красивая девка в высоко подоткнутой юбке протянула ему двумя руками крынку.

– Попейте молока, Иван Максимович.

Иван взял было – да чуть не выронил из негнущихся пальцев. Девка захохотала.

– Что, утомился уже? – усмехнулся отец. – Начали только. Это тебе не гири в цирке ворочать!

Иван жадно пил гулкими глотками, запрокинув крынку. Девка, не отрываясь, смотрела на него.

– Спасибо, родная, – отдал Иван ей крынку.

– Пошла, чего уставилась! Дыру проглядишь, – прикрикнул на нее отец, и девка побежала по полю, взбивая коленями юбку. – Неужто не признал? – кивнул вслед ей отец. – Поярковых младшая, Любаша. Помнишь, девчонка сопливая за тобой хвостом таскалась, всему хутору на потеху? Ты ее шугал от стыда.

Иван удивленно покачал головой:

– Долго меня не было.

– Долго, Иван, – кивнул отец. Помолчал и сказал: – Работай, Иван, работай. Работа – она все лечит, и душу, и дурь, и болячки…

– Откуда узнали-то? – глядя в сторону, спросил Иван.

– Не на Луне живем. Газеты вот не всегда доходят, а слухи быстрей телеграфа… Я не баба, жалостливых слов не знаю. Я тебе вот что скажу, Иван. Было, давно уже, – влюбился. Да как! Себя не помнил, как зовут, какого роду! Девка с соседского хутора – такая… такая… какую раз в жизни судьба дарит. Казак я или нет? Любишь – бери, не любишь – руби! А с другой стороны, я матери твоей слово дал перед Богом. Казак один раз слово дает – что жене, что царю, и держит уже до смерти. И тебя с братьями как оставить – батька, мол, не помер, не на войне порубили – за юбкой убежал… Измучился, черный стал, люди шарахаются. Я тогда в поле пошел, сюда, – повел он головой вокруг. – Жил здесь и пахал с утра до ночи, так что кобыла с копыт валилась, так что руки до мяса стер. И когда ничего уже в душе не осталось, ничего живого, кроме ломоты да боли, тогда вернулся…

Иван во все глаза смотрел на него.

– Ты не рассказывал мне, бать…

– А я и сейчас не говорил ничо, – сказал отец, глянув на подходящих братьев. – Померещилось тебе с устатку…

Иван сам не заметил, как заснул, накрыв лицо шляпой, бессильно раскинув руки. Братья поели, младший хотел растолкать его, но отец молча повел рукой: не тронь. Они поднялись и пошли к своим воткнутым в землю косам.