Иван вскинул на него бешеные глаза.
Тощий господин в пенсне тем временем сдал обручальное кольцо в соседнем окне и получил деньги.
– Неужели и вас американцы надули, Иван Максимович? – усмехнувшись, сказал он. – Вот уж действительно – страна равных возможностей. Я могу дать только десятку, не побрезгуйте, – протянул он бумажку.
– Вот еще возьмите, – подошел другой. – Есть еще кто из наших? – крикнул он, оглянувшись по сторонам.
– А, пропади оно все пропадом! – отчаянно сказал третий. – Поддубному не помочь – что Россию продать!.. – протянул он деньги. Подошли еще несколько человек с мелкими деньгами.
– Братцы, – дрогнувшим голосом сказал Иван. – Я же отдать не смогу…
– Если бы я мог вернуться… – сказал первый. – Если б только мог… – он безнадежно махнул рукой и отвернулся.
– Поклон передайте, – попросил другой.
– Кому? Найду, не сомневайтесь, кому, только скажите!
– Не знаю… Некому… Просто как на берег сойдете – поклонитесь от нас от всех…
– Братцы, я же… – едва сдерживая слезы, сказал Иван. Он сгреб в охапку, обнял всех сразу. – Спасибо, братцы!.. На, подавись, упырь! – швырнул он чемодан с наградами спекулянту.
Он стоял на пустынной палубе, опираясь на трость, вглядывался в горизонт, глубоко вдыхая морской воздух.
– Господин, – тронул его за руку матрос-негритенок. – До берега еще двадцать часов хода.
– Да. Я знаю, – ответил Иван по-русски.
– Господин, вы замерзнете, – показал матрос, обняв себя за плечи. – Вы заболеете. Температура! – сунул он палец под мышку. – Спуститесь вниз, в каюту.
– Ничего, сынок, – улыбнулся Иван. – Я полгода ждал – еще немного подожду.
Пароход подошел к причалу. Матросы сбросили вниз канаты, начали спускать сходни.
Пассажиры стояли на палубе, глядя на огромную толпу в милицейском оцеплении, запрудившую весь причал, переговаривались по-английски:
– Кого встречают?
– Наверное, официальный визит. Кто-нибудь из кабинета министров…
Иван, постукивая тростью, спустился по сходням. Внизу его ждали трое в черных кожанках с кобурой и чиновник в пенсне.
– Поздравляем с прибытием, товарищ Поддубный, – козырнул старший.
– В целях вашей безопасности я уполномочен принять у вас на хранение деньги, – показал чиновник бумагу.
– А, это конечно. Всенепременно, – весело ответил Иван. – Подержи-ка, – он сунул чиновнику трость. Тот вцепился в нее двумя руками, едва не уронив. Иван деловито покопался в одном кармане, в другом, достал последний доллар, с размаху впечатал в ладонь чиновнику и шагнул к людям.
– Ура Поддубному! – крикнул кто-то. Толпа взорвалась радостными криками, прорвала оцепление и бросилась ему навстречу.
– Здравствуйте, родные! – Иван низко поклонился им. Люди тянулись прикоснуться к Поддубному, тот пожимал руки, обнимал кого-то. – Спасибо, братцы! Да что ж вы делаете, надорветесь! – засмеялся он, но его уже подняли на руки, и Иван поплыл над людским морем, оглядывая обращенные к нему лица, смеясь и плача одновременно…
… – Пойдем, – мать взяла его за руку, и Иван, белобрысый мальчишка, покорно пошел за ней, вытирая слезы с лица. Они шли над рекой, уже едва видной в сумерках. Издалека от хутора доносилась песня, протяжная, пронзительная, с отчетливо теперь уже слышными словами – о том, как собирался казак на войну и прощался со своей любимой, зная, что никогда уже не вернется живым.
Багровая полоса вечерней зари над горизонтом становилась все тоньше, от реки поднимался туман, катился клубами по скошенным полям, и вскоре две фигурки – матери и сына – исчезли, растворились в нем…
Стиляги
В парке культуры и отдыха светились фонари в кронах деревьев. Издалека, с танцверанды слышались тягучие звуки танго. Чинно гуляли по аллеям граждане, скользили лодки по темной глади Москвы-реки.