Прежде чем коснуться шипов венца, пальцы касаются волос Акара, и я резко втягиваю воздух. Его волосы гладкие и жесткие, черные и блестят обсидианом. Холод стали, из которой переплетен венец, поражает. Я ощущаю волшебство Зазеркалья в каждом изгибе шипов. Мощь этой магии так неоспорима, что я отдергиваю руку и с изумлением встречаюсь взглядом с Акаром.
— Он заколдован.
— Это хотя бы не рога, — шепчет горный дух. — Она не посмела задеть мою гордость сильнее.
Теперь я понимаю, какая ненависть сжигает его. Я вижу ее отголоски в его глазах.
— Что делает эта магия?
— Лишает воли. Не стоит забывать, что я лишь раб богини.
Возможно, Эмора боялась его? Собственное ее творение оказалось слишком сильным, своевольным и жестоким?
Он качнулся вперед, поддел пальцами цепочку у меня на шее и приподнял кулон.
— Как долго она с тобой?
— Кто? — я похолодела от ужаса.
— Эта душа.
Все обмерло у меня внутри.
Наши с Акаром взгляды пересеклись. Он очень много знал о Меясе, о наших обычаях.
— С тех пор, как мне исполнилось восемь.
— Сейчас она довольно сильна и это опасно для тебя, ты знаешь это?
— Да, но как ты… откуда?
— Каждая душа — это часть магической стороны этого мира. Эта провела здесь не одну сотню лет, — и всматриваясь в сердцевину кулона. — Она боится меня?
— Да, — усмехнулась я, нервно касаясь щеки. — Еще спрашиваешь? Возможно, именно ты и убил ее, когда она еще была человеком.
— Какой странный упрек.
Я вдруг понимаю, что мы стоим друг напротив друга слишком близко, и лишь терпение Акара отделяет нас от трагедии. Отодвигаюсь от него, делая шаг назад, и на его губах снова играет усмешка.
— У нас ничего не получится, Акар, — пытаюсь втолковать ему. — Ты ничего обо мне не знаешь. Есть кое-что… гм, страшное.
— Да? И что же это страшное? — спрашивает он насмешливо. — Поверь, я не испугаюсь.
— Я — прислуга. Старшая горничная. И я выросла в приюте.
Пожалуй, это вообще не интересовало Акара, потому что он рассмеялся.
— Ты действительно думала, что мне не все-равно?
— А еще меня отправили сюда силком.
— Неужели ты так плохо себя вела?
Он совершенно не серьезен, и мне хочется задеть его гордость:
— Не хуже, чем ты сейчас! — и вздыхаю: — Послушай, мы такие разные. Неужели ты не видишь, что мы совершенно не подходим друг другу.
— А ты не видишь, что это не имеет для меня никакого значения?
Он упрям, но я пытаюсь уговорить, а заканчиваю простым:
— Оставь меня в покое!
— Нет.
— Акар…
— Нет, — обрывает.
— Отпусти меня!
— Никогда.
— Я для тебя всего лишь глупая человеческая дева…
— Ты для меня — все, что я хочу.
Его слова пронзают меня словно стрелы, с губ срывается ошеломленный вдох. Я нахожу в себе силы возразить:
— Но ты — вовсе не то, что хочу я.
Кажется, его глаза — и без того темные — наполняются непроницаемым густым мраком, гулким, как космос. И на дне зрачков плещется недовольство.
— Я готов многое для тебя сделать, — он ступает шаг, и мне стоит огромных усилий, чтобы не отшатнуться. — Клянусь всем, что имею, я не хочу тебя обидеть.
— Ты делаешь это постоянно.
— Я не привык к человеческим девам. К слезам, к тому, что тебе больно. Ты, проклятье, то голодна, то хочешь спать, то мерзнешь!
— А ты не умеешь любить, Акар. Ты не испытываешь никаких чувств, кроме ненависти и злости. Ты не знаешь, что находится здесь, — и я коснулась своей груди, указывая на сердце. — Это не умещается в слова. Да и нет их, этих слов, чтобы объяснить любовь.
Акар внезапно вытащил меч из ножен, обнажая потрескавшуюся алыми всполохами сталь клинка, и я отпрянула. Он резко опустил острие, ударяя о пол и извлекая искры.
— Значит, тебе так нужна эта гребанная любовь? — мрачно усмехнулся он, задумчиво глядя на лезвие клинка.
— Да.
— Хорошо, — острие впилось в пол и неприятно заскрежетало, рассекая камень вслед за движениями Акара, — если тебе это нужно — полюби меня.
Он сказал это серьезно, безо всяких шуток, и я опешила.
— Это невозможно.
— Постарайся.
Как будто это делается по желанию.
— Может быть, начать с тебя, Акар, — нахмурилась я. — Веди себя иначе.
— Как? — взглянул на меня коротко, приподнимая меч и снова вжимая в пол.
— Не пытайся никого убить, для начала. Не похищай и не принуждай меня делать то, что я не хочу.
— И когда ты полюбишь меня? Как скоро, м? Быть может, никогда?
Я молчала, и из-под меча Акара снова посыпались искры.
— Я — мужчина, Тея, — меч продолжал скрежетать о камень. — Что ты думаешь о тысячах лет, которые я провел в одиночестве? Может, я и сейчас должен блюсти целибат? Может, я должен забыть вкус твоих губ?
— Я даже не знаю тебя. Почти. Может ты… ветреный…
Меч в его руках умолк — Акар остановился и удивленно посмотрел на меня.
— Ветреный? Что это значит? — и рассмеялся. — Не вижу здесь других женщин, чтобы проверить. И разве тебе нужна моя верность?
Ну, разумеется, ничего мне от него не нужно!
Акар продолжил движение.
— Я готов подождать три дня, — произнес он, разглядывая черные борозды на камне. — Хватит тебе этого для твоей… — выругался, — любви?
— Нет.
— Договорились — три дня. Это последнее слово.
И судя по голосу — действительно последнее. Но я, уже изрядно уставшая, упорно твержу: