Девятый день

Произнося эти слова, Адам отвел взгляд от Нины и посмотрел прямо перед собой. На носу лодки, прислонившись к борту, стоял человек, при взгляде на которого Адам позабыл обо всем. Сломанные часы, нерабочие механизмы, перепутанные берега, не ко времени появившиеся сумерки, озабоченные пассажиры, зеленоглазая Нина – все разом вылетело из головы.

Адама будто ударили ножом в сердце, и оно перестало биться.

А может, так и случилось? Он умер, свалился замертво, сраженный сердечным приступом, просто сам еще не понял этого? Ведь иначе он не видел бы ее, потому что живые не могут видеть мертвых. Так не должно быть.

Как иначе объяснить то, что Адам глядел на Анжелу, свою покойную жену? Она смотрела в упор, раздвинув губы в улыбке, не имеющей ничего общего с весельем и радостью.

Короткие рыжие волосы, узкие губы, нос с горбинкой, тонкие лодыжки, узкие плечи. Анжела была из тех женщин, которые в любом возрасте кажутся юными.

«Маленькая собачка до старости щенок», – смеялась она когда-то. Только вот до старости не дожила.

«Адам ее в могилу свел», – шептались у него за спиной.

Однажды, будучи подростком, Адам прочел в одном романе выражение «свел в могилу», и ему, глупому ребенку, представлялось при этом нечто величественное, торжественное: бережно взял за руку, повел вниз по степеням мраморной лестницы…

Ничего величественного, как выяснилось, не было. Анжелу заколотили в деревянный ящик, опустили в черную яму, засыпали гроб землей. Сверху – памятник, снизу – разлагающийся труп. В груди, где у Адама прежде билось сердце, – провал, пустота.

«Ты меня не любил», – написала Анжела. Это были ее последние слова, обращенные к мужу. А после она наглоталась таблеток, запила их красным вином и заснула, чтобы не проснуться.

Многие винили Адама, считали, что смерть Анжелы на его совести. Деян затыкал рты всем, до кого мог дотянуться. Годы шли, история забывалась, ведь все раны затягиваются, так устроен мир. К тому же Адам замкнулся, жил один, не встречался с женщинами. Мало-помалу мнение окружающих сменилось на противоположное: не так уж и плох был Адам, вон как переживает, сколько лет минуло, а он все вдовствует, на могилу ходит, бирюком живет. Может, не в нем, а в Анжеле дело было?

Адам знал, что люди не были правы в самом начале, категорично обвиняя его во всех грехах. Не были они правы и позже, сочувствуя ему, полностью принимая сторону скорбящего вдовца (хотя ему этого и не требовалось).

Истина, как обычно, находилась где-то посередине.

Адам был виновен, но не так, как думали другие.

– Хватит грызть себя, столько лет прошло, живи дальше, – уговаривал брата Деян. – Анжела давно простила тебя. И ты прости ее, отпусти.

Но Деян ошибался. Анжела не только не прощала все эти годы, но еще и, как выяснилось теперь, желала вернуться, продолжить начатый разговор.

И сделала это.

– Что с вами? – снова и снова спрашивала Нина. – Вам плохо?

Адам не слышал. Он смотрел на мертвую жену, и в тот миг, когда она произнесла его имя, прижал ладони к ушам и закричал.

Глава девятая. Эдвард

Когда капитан Адам закричал диким, чаячьим голосом и свалился, как подрубленный, Эдвард поднял голову и посмотрел на небо.

Ему не было дела до Адама. Эдвард примерно представлял, что с ним такое. Необычная поездка, необычные обстоятельства.

А вот то, что он сам может смотреть направо, налево, ввысь – подолгу, сколько захочется – было важно. По-настоящему важно!

Эдвард улыбнулся. Тамара заметила, поджала губы, посмотрела с осуждением и недоумением: чего смешного, когда человеку плохо? Или мальчишка совсем ненормальный, ничего не понимает, вот и лыбится?

Это тоже не имело значения – то, как смотрят люди, что они думают. Не сказать, чтобы Эдвард привык, научился не реагировать, принял свою инакость и смирился. Ничего он не понимал, не принимал, а потому и смирения никакого не было.

Он просто был сам по себе – жил, как мог.

А весь остальной мир существовал отдельно, параллельно.

Хотя в течение последних пары часов Эдвард понял о себе и мире больше, чем за все прошедшие годы. И вовсе не потому, что раньше был глупый и слепой, а тут резко поумнел и прозрел.

Семь пассажиров сгрудились вокруг упавшего капитана. Мужчины подняли его с палубы, перетащили на один из диванов. Адам все не приходил в себя, кто-то сдуру произнес слово «умер», и на него зашикали.

Пассажиры бестолково толкались, хлопотали, причитали, пытались прослушать пульс, а красивая девушка по имени София заламывала руки и плакала. Скорее всего, то были слезы не по Адаму, а по себе самой.

– Прошу тебя, успокойся, милая, все будет хорошо, – приговаривал ее жених, хотя сам, очевидно, волновался: как же им быть, кто станет управлять лодкой, если капитан упал замертво?

Сказать им, что Адам скоро очнется, откроет глаза, встанет? Нет, не стоит. Сами увидят. И поймут: все изменилось.

Неважно, поднимется Адам или нет, возьмется за штурвал или не возьмется, им уже не вернуться в милый крошечный городок Голубац.

Страшно ли это? Страшно ли не вернуться?