Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Ставший известным гораздо позднее Никита Джигурда летом 1980 года приходил на Ваганьковское кладбище на могилу Высоцкого и пел под гитару его песни. Как вспоминал Джигурда: Меня отправили в психушку, чтобы там сделать из меня «нормального» человека. Кололи всякой дрянью, лечили электричеством. Я чувствовал себя при этом лечении полным идиотом[96]. Каждый четвертый автор анонимных «клеветнических» писем, отправленных в газеты и советские органы, также оказывался в психушке без обвинений. Эта статистика известна благодаря отчетам самих глав КГБ для Политбюро. Андропов докладывал, что за 1981 год КГБ выявил 946 авторов анонимных писем и листовок. Только в отношении 36 были возбуждены уголовные дела, но 229 человек отправили по психбольницам[97].

Кто-то пытался вполне официально эмигрировать из страны — и попадал, вместо США или Израиля, на койку в психиатрической больнице. Постоянными «гостями» психушек были еврейские отказники. В одном 1980 году там оказались Владимир Кислик (Киев), Владлен Столпнер (г. Электросталь, Московская область), Александр Магидович (Тула), Валерий Сулимов (Рига).

Юрист из Ивановской области Сергей Белов не был евреем, но и его после подачи заявления в ОВИР отправили на месяц в психбольницу. Тот же «диагноз» был обнаружен у Владимира Цурикова в Красноярске. Лечащая врач честно назвала Цурикова «политическим преступником» — и для исправления назначила трифтазин и сульфозин.

Священник из города Коломыи Ивано-Франковской области Мирон Сас-Жураковский тоже пытался эмигрировать, вернее, репатриироваться на родину в Германию — он там родился, был сыном эмигрантов, но после войны вся семья была депортирована в СССР. Закончилось госпитализацией в психбольницу. «Лечение», по всей видимости, результатов не дало, так что в том же 1980 году Сас-Жураковский получил срок «за нарушение паспортного режима» (он отправил в Президиум Верховного Совета СССР свой паспорт). На зоне Сас-Жураковский оказался вместе с моим сокамерником по Институту Сербского Викентием Гончаровым.

По умолчанию, в психбольницы попадали почти все, кто пытался пройти в иностранные посольства с просьбой об эмиграции. Дипломаты, конечно, отправляли всех назад на улицу — оттуда путь несостоявшихся эмигрантов лежал в милицию, где проводилась селекция, и большинство оказывалось в психушках.

В сентябре 1980 года двое рабочих-строителей из Донецкой области, Аркадий Степанчук и Сергей Кист, каким-то образом перебрались через трехметровую стену британского посольства в Москве. На выходе оба были задержаны, Киста освободили — но уже по возвращении домой уволили с работы. Степанчука же отвезли в психбольницу. Он оказался «рецидивистом»: с той же целью пытался проникнуть во французское посольство еще в 1961 году — попытка и тогда закончилась психбольницей.

Химик Фридрих Ямалитдинов даже не пытался в иностранное посольство проникнуть, он всего лишь подошел к Маргарет Тэтчер во время ее визита в Москву и подарил ей матрешку. Матрешка, правда, была «с секретом» — внутри находилась записка, в которой Ямалитдинов просил предоставить ему политическое убежище. Реакция британских властей осталась неизвестной, но советские власти тут же обеспечили Ямалитдинова «убежищем», посадив его в психушку.

Перестройка ничего не изменила, психиатрия, как и раньше, стояла на страже посольских ворот. В октябре 1987 года Олег Софяник приехал в Москву из Севастополя и попытался пройти во французское консульство. «Прошел» только до психбольницы, откуда вышел через два месяца.

Как стало известно из записки Андропова в Политбюро уже после распада СССР, только в 1966–1967 годах и только из приемных центральных советских учреждений было отправлено в психбольницы свыше 1800 человек — и это не считая тех, кто пытался пройти в посольства или достучаться до западных корреспондентов, и только в Москве[98].

Цифра с тремя нулями показывает, что в послесталинскую эпоху карательная психиатрия стала главным инструментом политической репрессии. Причем в отличие от жертв Большого террора, который проводился индискриминационно, все репрессированные были активными противниками режима. Впрочем, тогда все в СССР знали, что любое слово и действие против системы может закончиться не только лагерем, но и психбольницей.

Хорошо это было известно и тем, кто пытался покинуть СССР неофициально, «голосуя ногами». Обычно, если неудавшегося перебежчика ловили не у самой границы — ну или если он мог запутать чекистов объяснениями, — то уголовное дело не возбуждалось, и репрессии ограничивались психушкой. Неудивительно, что процент «душевнобольных» среди «побегушников» был даже выше, чем среди других диссидентов. По докладу КГБ в Политбюро, в 1969 году на участке только одного погранотряда на турецкой границе было пресечено 50 попыток бегства — и 19 беглецов закончили свое путешествие в психбольницах (38 процентов)[99].