Девятый Замок

…Ты помнишь её, ладью очага, Ярнгерд дочь Лейфа Торгуссона? Помнишь, как вошла она в чертог, где вы пили и дымили трубками? Как отнялась у тебя речь, Эльри Бродяга, и ты не досказал забавный случай на рыбалке? И как остекленели глаза Фрора, когда рыжая коса задела его плечо? И как остановилось твоё сердце, когда она села между вами? Вы беседовали втроём, ночь напролёт, сыпали шутками, говорили висы, стреляли глазами, но она так и не села ни к кому из вас на колени, эта мудрая ива пива. А Лейф лишь посмеивался, ибо знал, что никто из вас не сделает ей вреда.

А наутро, на багровом восходе, когда Ярнгерд отправилась спать, Фрор подошёл к Эльри и протянул ему секиру:

— Солнце сражений для сходки ведьм щитов, Бродяга. Иначе…

И — ты помнишь?! — Эльри отбросил секиру и стал на колени, и тихо сказал:

— Не стану я биться с тобой ни за одну деву в девяти мирах. Пусть она будет с тобою счастлива, милая Ярнгерд. Заботься о ней, Фрор.

Тогда Фрор обнял друга и заплакал. И так они долго стояли, и только солнце знало цену боли.

Ты помнишь, Бродячий Пёс, когда вы уходили на Стурмсей, то Ярнгерд не скрывала слёз. И Фрор целовал свою милую у всех на глазах, и она неслышно шептала:

— Возвращайся! Возвращайся скорее!..

А потом она, выждав удобную минуту, отвела Эльри в сторону и приказала, умоляя:

— Следи за ним! Следи, пожалуйста! Я сойду с ума, если…

И подарила тебе поцелуй. Поцелуй-мёд. Поцелуй-оскорбление, коль была бы у тебя гордость.

Но — ты не уследил, Эльри. Дракон победил бросившего вызов. И когда у Даина-бонда из Оукенборга вы праздновали возвращение, Фрор сперва целовался с Ярнгерд, и та плакала от счастья, а потом полез лапать Альду Даиндоттир, и ты обомлел от ужаса, а Ярнгерд плакала уже от горя, и ты утешал её, как друг. Но сердце её разбилось на такие кусочки, которых уже не собрать, не склеить. Ты не хочешь этого помнить, Эльри, но ты будешь помнить. Ворон Мунин будет клевать тебе сердце и хрипло смеяться.

…Ты помнишь, Эльри Бродячий Пёс, замок Тар Бранна в Ун-Махе, на юге Альвинмарка? Не говорили ни тебе, ни главе ополчения, кто его хозяева и почему вокруг столько омелы. Ни к чему. Вас бросили под стены Башни Ворона, вирфов и прочих двергов, и приказали держаться. Ты стоял тогда плечом к плечу с Фрором Фаинсоном. Незнакомым, чужим, безразличным. По вам били из катапульт. Вас забрасывали огнём и стрелами. На вас напустили злое колдовство. А вы держались, крепкие, точно камни. Вы шли на штурм, сквозь огонь и дым, лезли по лестницам, падали, кричали, горели, травились и умирали, умирали, умирали. Никто из вас не достиг стен цитадели. Её взяли с тылов, хитростью, малой кровью. Вы отвлекали внимание.

У Фрора треснул щит, и ты прикрывал его своим. Не потому, что это когда-то был твой друг, нет. Просто он стоял рядом. Строй надо держать, даже когда не можешь удержать свои кишки, — так, кажется говаривал Тормод хёвдинг?..

И ты не можешь забыть, что тебе хотелось видеть его, Фрора, убитым, со стрелой в глазу, обожжённого, умирающего в корчах. И ещё ты боялся, что духи подведут его, и сын Фаина рухнет, и ты не сумеешь отомстить…

И ныне ты готов мстить, Эльри. Ты готов мстить за Фрора, за Ярнгерд и Альду, за мёртвых побратимов, за своих спутников, за всех них, у кого сумрак и боль в глазах, и за павшего Рольфа Ингварсона.

Ибо ты помнишь стеклянные глаза дракона, что не ведает сна…

И ещё — из переходов Девятого Замка слышится шёпот тролль-ведьмы:

— Ты! На полях богини смерти, на равнинах леденелых! Срублена статная ива пива, пылает подожжённая ладья очага, вытоптаны цветы луга мира! Червь выползает из чрева земли, изрыгая фальшивое серебро, и ветер оплакивает павших. Двое соколов взмывают в серое небо над болотами и устремляются прочь — домой…

И на это ты не смеешь надеяться, Эльри. Я, Хьёлле Сеть Волн, права.

Не так ли?..

* * *

— О да, ты права.

Эльри замолк. Погрузился в безмолвие. Молчал целую вечность.

— Мы мельчаем, — тихо проговорил наконец. — Герои убивали драконов, и были равны им. Моего побратима не хватило даже на болотного вывертня. Видно, близится Рагнарёк.

— Эовульф умер от ран, — молвила Хьёлле, — а Сигурд — от проклятия драконьего золота.

— Были те, кому повезло больше, — буркнул Эльри.

— Каждому отмерена своя удача. Фрора подвели его духи. Проклятие дракона — неодолимо. Давно известно, что тот, кто убивает чудовищ, сам может стать ещё худшим чудищем.

— А ведь мы некогда клялись друг другу. Дали клятву, что не испьём пива и не расчешем бороды, пока не отомстим за гибель друга, если кого-то из нас убьют. То, что мы поссорились, и сняли друг с друга эту клятву, ничего не меняет. Кому мне теперь мстить? Кому?!..

Какое-то время он смотрел на Хранительницу, и его взгляд, затуманенный горем, заставлял её щуриться, будто от яркого света. Затем чёрный небосвод разорвала зарница, и жуткая, давно забытая улыбка Убийцы Щенков исказила бородатое лицо.

— Я отправлюсь под землю, в Дом Туманов, в его глубокие подвалы, и завершу то, что не завершил Фрор. Мало кто спускался в Нибельхейм, чтобы мстить за братьев!