Девятый Замок

— Мы маленькие трусливые ничтожества, — звенел голос юного Фаринга, словно с подмостков жуткого кукольного театра. — Мы от века унижаем тех, кто ниже нас, и лижем задницы тем, кто выше. Мы врём, воруем, стреляем в спину, предаем своих и носим по праздникам дурацкие красные колпачки. Мы, ратаны, владыки Ратангара, Народ Двалина — за бегство!

Безмолвие царило в зале… миг. Взорвался хохот — дикий, безумный, визгливый. Лоддир хохотал, а его голова подпрыгивала на плечах, будто насаженная на палку тряпичная кукла, грозя оторваться. Так скачет луна, отражённая в пруду.

Так скачет Безумие на чёрных конях с красными гривами.

И судороги хватают недра гор. И горы — о, вечные, гордые горы! — блюют раскалённой лавой.

Эхо подземелий изрыгает шаги. Кто-то бешено бежит по переходам, быстро перебирая короткими ножками. Бежит в сырой, плесневелой тьме… И нет конца этому бегу без цели и смысла.

Из-под маски Лоддира раздавалось блеяние овцы.

Овцы под ножом — и голос:

— Спасите! Помогите! Корд! Борин! Дэор! Кто-нибудь!..

Корд печально вздохнул:

— Боги не помогают тем, кто не помогает себе сам. Ты сделал выбор, Дарин Фундинсон, из рода подлеца Фарина, слова взорвались под сводом Девятого Замка, и теперь поздно судить и молить. Ты пощадил врага, Дарин-хёвдинг, — но чего стоит прощение не из любви, уважения или силы духа, а из бессилия, безволия и страха? Я не возьму на себя смелость молиться о твоём спасении, конунг ратанов, ибо ты сам погубил себя. Когда же ты вновь вернёшься в Зал Драконов, с великой любовью в сердце или же с великой ненавистью… быть может, ты также получишь прощение.

Или достойную гибель.

Волшебник нарисовал прямо на холсте, изображающем позорное бегство Дарина, равносторонний крест, объятый алым кругом. Такие кресты и ныне вырезают из гранита мастера Эйридхе, чтобы воздвигать их в ногах усопших на кладбищах… И такие же кресты украшают больницы, госпитали, родильные покои и колыбели младенцев в этих землях.

— Нет, ты не медный, — буркнул Лоддир, — ты железный!

И снова исчез.

Друид смотрел на изображение деревянного Асклинга, застывшего перед своим двойником из плоти и крови. По жертвенному серпу в ясеневой руке текла алая брага жизни. Глаза-лазуриты мягко сияли надеждой.

Друид улыбнулся:

— Молодец, Аск, достойный выбор. Ты и без меня справишься. А я без тебя — нет. Так что иди сюда, Асклинг Сульдарсон, иди и помоги мне!

— Нет-нет! — закричала со своего престола Герна. — Он выбрал самосожжение! Он должен умереть!

— Умереть, как умирает Феникс. Как умирает солнце, — молвил Корд'аэн, не удостоив Герну взглядом. — Всё же слегка ему помогу.

— Нет! — топнула ножкой Герна. — Он умрёт! Я так хочу, это так печально и красиво…

— Твоя мама-дракониха мало порола тебя в детстве.

Герна вскинула ручку. С пальцев сорвались молнии, опутали Корд'аэна, вросли в конечности… Боль пронизала его, вытянула его струной, и кисть упала к ногам. Хранительница шевелила пальчиками, белые ниточки молний извивались, заставляя друида дёргаться. Словно куклу-марионетку. Корд'аэн согнулся в поклоне, рывком ухватил кисть и, резко распрямляясь, вогнал рукоять себе в правый глаз. Неглубоко, дюйма на полтора, чтобы не ранить мозг. Зелёное око лопнуло, брызнув на холст кровью и белком. Волшебник страшно заорал, пугая тьму в углах. Герна хлопала в ладоши и заливисто смеялась.

Но и тогда чародей не пожалел о сказанном.

Он смотрел на то, как останки правого глаза сползают по холсту, принимая подобие падающей птицы с длинным хвостом. Превозмогая боль, он повернул голову к Герне и, оскалив рот, произнес:

— О, как ты прекрасна, возлюбленная моя… в смысле, какая ты дура.

Нити-молнии лопнули, друид осел на пол, а из картины, из плена красок, памяти и крови, шагнул во мрак зала златобородый и синеглазый дверг. В раме же стояла пустая пивная бочка.

Новорожденный ощупал себя, глуповато улыбнулся и завопил:

— Хэй-йя! Корд! Корд, чтоб ты тыщу лет жил! Дай я тебя обниму, волшебник ты мой! Получилось! Корд, знаешь, у меня ведь теперь даже дырка в жопе есть! Хочешь, покажу?! Эй, Корд, что с тобой?!

Только тут Асклинг заметил, что друид едва не скулит от боли. Дверг склонился над ним, не зная, что делать, но тот убрал руки от лица и поднял голову.

На его лице — мрак и уродство кровавой глазницы, свет и красота тёплой улыбки.

— Аск… не пей хмельного сверх меры, не охоться весной, женись на молоденькой дурочке, и судьба Гельмира Гульденбарда обойдёт тебя стороной…

— Корд! Корд, не умирай!!!

Друид рассмеялся:

— Ну уж нет, Асклинг, этого они не дождутся. Просто очень больно.

— Кто это сде… — начал было дверг. Поднял голову, оглядел зал. Герна помахала ему ручкой. — Это она тебя так?!

— Нет, это я сам. По глупости…

Сверху донесся обиженный голосок:

— Эй, я так не играю!

— Что тут?.. — начал Асклинг, но Корд прервал его:

— Тише. Здесь творится сказание!

— Сказание?

Герна встала, воздела руки и закричала сверху, страшная как сама жизнь:

— Ты выбрал жизнь, Корд'аэн Одноокий? Смотри же! Вот она, жизнь!