Вихрь рванулся вниз, подобный матёрому вепрю, что проламывается сквозь густой лес. Ревущий ураган обрушился на смертных. Очи вмиг наполнились слезами и болью. Волосы и бороду скрутило канатами, намотало на незримый кулак и мотало, дергая из сторону в сторону. Уши заложило от свиста — казалось, сам Хельгрим свистит, подгоняя адских волков, запряженных в его костяную колесницу. Исполинские крылья хлестали лица. Тяжелый таран ветра бил в грудь. Асклинг стоял несокрушимой башней. Корд же раскачивался, танцуя с ветром, словно сосна на высокой скале над морем…
— Ветер, дыхание неба, дарует жизнь, — кричала Герна, — примите же дар!
Корд'аэн почувствовал, что ноги его скользят, отъезжая назад, что его просто сносит. Он знал, куда его может снести. Ибо ветер, дающий жизнь, отнимает её столь же просто. Ещё он знал, что Асклинга рано или поздно тоже сметёт в утробу бездны.
И тогда чародей заорал, разрывая горло:
— Дай руку!!!
Удивительно, однако Асклинг услышал — и вцепился железом обретённой плоти в ладонь заклинателя.
Вспышки молний озарили чертог, и дрожь охватила смертные тела. Дрожь не страха, но восторга и наслаждения. Молнии словно пронизывали их, заставляя сердца радоваться.
— Вот, значит, каково это — иметь живое тело! — жмурясь, произнёс Асклинг.
— Через пару десятков лет надоест, — уверил его сид.
— А тебе надоело?
Корд не знал, что ответить.
А ветер крепчал.
— Самая глупая смерть для мужа — это смерть на ложе наслаждения, — пробормотал наконец волшебник.
Теперь промолчал Асклинг.
Они стояли на страшном ветру. На ветру, что нес наслаждения. Наслаждения для глупого, слабого, смертного тела. Запахи изысканных яств Севера и Юга, дразнящих пряностей Востока, даров морей Запада, тонких вин. Вкус сводил судорогой рты. Как и поцелуи красавиц, их ласки и обнажённые тела. Прекрасная музыка ублажала их слух. Одетые в шелка и бархат, они ступали по толстым коврам, неслись на горячих скакунах по вольным степям, окунались в тёплые волны морей… Уносились в яркие миры сумасшедших грёз под действием крепких трубочных зелий. Бесчисленные армии сходились в битвах на бескрайних равнинах, чтобы только доставить им наслаждение видом великого смертоубийства.
Корд'аэн почувствовал, что его вновь тошнит.
— Всё, хорошего понемногу, — сказал он решительно и взглянул на Асклинга.
Тот пускал слюни от удовольствия, стонал и мычал, как бык-осеменитель. Синие глаза тонули в масле.
Друид вздохнул:
— Прости…
И надавил на точку на его ладони. Асклинг крикнул и дёрнулся, но теперь Корд вцепился в него корневищем молодого дуба.
— Берегись, Асклинг! Берегись ветра жизни и смерти! Так сказала тебе тролль-ведьма напоследок, а я скажу проще… Жизнь это боль. Это Тидрек с неутолимой жаждой в глазах. Это скотство и грязь! Это чудовища, что приходят в полночь за младенцами! Это две девчонки на твоей совести! Ну! Скажи мне, тебе нравится жизнь!?
Слова колдуна разили без промаха, разили в самое сердце тяжёлыми стрелами. Глаза Асклинга застлала пелена. Тидрек, рот которого разорван криком. Гельмир Златобородый, который корчится от ужаса, тонет в своих воплях, и Асклинг отбирает у него дар и разум. Йоанна, чавкающая пасть смерти, и Данна, сжигающая себя волшебной тканью, чтобы спасти сестру. Её улыбка — и юное тело, истерзанное ожогами.
Повинуясь могучему наитию, Асклинг поднял взгляд на Герну.
— Я, Асклинг сын Сульда, говорю от имени всех, кто видел своих хозяев — и смотрел им в глаза! Кто вкусил горечь прежде сладости! Нам ведомо, сколь велика её цена. И потому мы приносим себя в жертву, если это будет надо — чтобы прочие помнили о цене жизни, вкусив нашей смерти.
Вихрь умер.
Герна тяжело упала на трон.
— Мужи неразумные. Им просто так дают счастье…
— Просто так никто не даёт, — едко процедил Корд, поправляя взлохмаченные вихрем волосы.
— Надеюсь, я только что нёс не слишком выспреннюю чушь?
— Не очень. В самый раз. Ты сегодня молодец, Асклинг.
— А вот ваш друг Тидрек оказался куда умнее! — заметила Герна.
— Да уж куда умнее! — фыркнул чародей.
— Что с ним?! — встрепенулся Асклинг.
— Смотри! — одновременно произнесли волшебник и Хранительница.
Он смотрел на "Огненное чрево мира". И не мог поверить. И не верить — не мог.
— Мы, сольфы, потомки Дарина и Дары, — говорила голосом Тидрека Герна, — знаем, в чем истинный смыл бытия. Счастье и любовь. Если ради счастья надо бросить дело — что же, так тому и быть.
— Какая прелесть, — фыркнул Корд. — Вот и виси после такого девять долгих ночей… Говно собачье! Ну разве мы не на пороге Конца Времен?..
— Пусть он хоть так будет счастлив, — тихо и очень серьёзно промолвил Асклинг.
— Да будет так. Идем дальше — мы его потеряли.
Высокий черноволосый альв стоял в одиночестве на краю обрыва, объятый туманом. Его тревожный взор тонул вдали. Взор, в котором уже ничего не было от мастера-ювелира.
Вокруг был мрак. А ещё было много пространства. Очень много. Четыре высоченных престола. И котёл посреди всего этого безобразия.
Потом я заметил Корда и Асклинга. Последний выглядел слишком… тельным.
— Ты снова навёл на него чары?