Девятый Замок

— Послушай-ка, пивовар. У тебя вкусное пиво. Мне по нраву. А не по нраву мне, что ты всё время лезешь носом не в свою бочку. Я не забыл, кто встал тогда между Ругином и моими людьми. И кто дал кров этому псу Эльри… Но я знавал твоего отца, и твоего деда, и то были достойные люди, и они не забывали выставить по осени к воротам дома старосты бочонок свежего пива. Так что надеюсь, ты образумишься.

Голос его катился ровно, спокойно, страшно рокотал, словно оползень в горах. Сминая всех и всё. И холодное, беспощадное железо было в серых глазах.

Только всё равно слышалась едва сдерживаемая дрожь ярости.

И тут мне захотелось рассмеяться, а потом плюнуть ему в белую бороду.

Потому что его там не было. В трактире. Той страшной ночью.

И ничего-то он не знал, этот всенародно избранный староста. Этот дрожащий от злости червь.

Но я просто поклонился и сказал:

— Скоро осень, господин альдерман. Будет бочонок.

Свен пожал плечами и сказал:

— Смотри мне…

* * *

Восточный ветер гнал пыль по дороге, крутил серые вихри на перекрестке, и людей перед Хвитенборгом становилось всё меньше. Словно дыхание неба сдувало их. Только люди старосты остались на крыльце. Я откланялся и побрел через перекресток, поглядеть на трактир. Убедить себя, что вчерашнее побоище мне привиделось.

Возле поворота меня нагнал окрик:

— Снорри! Погоди!

Я обернулся. И чуть не захохотал. От острого предчувствия беды.

То был Эрвальд Эрпасон. Он шёл, вытирая руки о край короткой серки. Потом остановился — слишком далеко, чтобы подать руку — и вдруг отвесил поклон. Когда я посмотрел в его глаза, улыбка сползла с моего лица.

— Я вызываю тебя на хольмганг, Снорри Турлогсон, — тяжело сказал Эрвальд.

Тьфу, досада. Только этого не хватало…

— И что же, друг мой Эрвальд, — сказал я тихо, — ты полагаешь, что коли ты меня побьёшь, то Митрун тебя полюбит? Уж не Эльва ли Старая Дева внушила тебе эту мудрость?

Он ничего не ответил, только тяжело засопел.

— Что же, коль скоро ты знаток поединков, — продолжал я, — то должен знать, что тот, кого вызвали, имеет право взять защитника. Наверное, нет нужды говорить, кого я попрошу о защите.

Эрвальд побагровел. На губах его шевелились страшные оскорбления и проклятия. Наконец он выдавил:

— Ты лжешь, Снорри. Нет такого обычая!

— Так идем спросим того, кто более сведущ в таких делах. Думаю, у Грама Гримсона найдётся для нас минута.

И мы зашагали обратно к белокаменной стене Хвитенборга.

Об этом обычае я узнал от Эльри. Вроде бы, раньше он соблюдался. Да и матушка сказывала о чем-то похожем. Впрочем, давно уж не было среди нас поединков — исключая трактирные драки, конечно.

Не то чтобы я боялся Эрвальда. За мою Митрун я дрался бы с самим Тэором, богом грозы и битв, а не то что с колбасником. Но это, конечно, не решило бы дела, чем бы ни кончился бой. Если бы я оказался побит — Митрун возненавидела бы Эрвальда лютой ненавистью. И уж она-то придумала бы, как отомстить. Кровь стыла бы в жилах от рассказов о её мести. А выиграл бы я — нажил бы в лице Эрвальда и его родичей врага. Мне меньше этого хотелось, чем может показаться. А ещё меньше хотелось тратить время на пустое рукомашество.

Да и, кроме того, Эрвальд сын Эрпа был покрепче меня…

…Грам спустился к нам, недовольно морщась.

— Ну, чего надобно, дуралеи?..

— Достойный воин, нам нужен твой совет в таком деле, о котором никто лучше тебя, верно, не рассудит! — выпалил я.

— Эк закрутил! — буркнул Грам сердито, но в глазах его мелькнул огонёк задора. — Чего случилось?

— Правда ли, что тот, кого вызвали на бой, имеет право на защитника? — спросил Эрвальд недоверчиво.

— Да, конечно, — отозвался Грам, усмехаясь, — одного человека, что станет драться вместо него. Более того, тот, кто бросил вызов, не имеет права его отозвать, даже если защитник будет сильнее него.

Эрвальд икнул.

— А к чему это вы спрашиваете? — Грам переводил глаза с меня на мясника и обратно. — Что, уже кто-то кого-то вызвал? Верно, из-за хорошенькой девушки, хе?

— Нет, мы тут просто поспорили, — усмехнулся я. — Прости, что отвлекли.

— Тьфу на вас, — обиделся Грам. — Скучная какая-то молодежь пошла. Вот в наше время…

…Мы чуть отошли, и Эрвальд прошептал в отчаянии:

— Снорри, ты что, трусишь со мной драться?

— А ты что, трусишь драться с Эльри? Уж будь уверен, он-то мне не откажет! Или не уважаешь древние обычаи, Эрвальд Двадцать Гульденов?

Сын Эрпа опешил.

— Какие двадцать гульденов?..

Понятно…

Чтоб ты сдохла в канаве, старая ничтожная дура!

— Не важно. Я не стану с тобой биться. Потому, главным образом, что Митрун это придётся не по нраву. Но, впрочем, никому не скажу о нашем разговоре, и тебе лучше бы это оценить!

— Но что же мне делать, Снорри? Я же люблю её!

Гм… А я — нет, не люблю. Играюсь. Так, что ли?..

— Трудно тут что-то сказать. А знаешь, сходи в Одхоф, спроси совета у Фундина Пасечника. Люди говорят о нем, будто он мудрый, и мне не кажется, что это неправда. Мне он помогал, когда не стало отца.

— Хм… Разумным кажется этот совет. Снорри, ты… это… ну, словом, извини…

— Да ладно. Заходи как-нибудь на пиво.