Девятый Замок

"Милая Леда, — писал Тервин, — спешу поблагодарить, что открыла Митрун истину, о которой ныне знаю и я. Не назовут хорошим поступок Снорри сына Турлога и Хейды дочери Хедина, которую, как тебе ведомо, я желал бы назвать своей невестой. Теперь вряд ли этому суждено сбыться. Однако надобно сказать, это меньше меня печалит, чем следовало бы ожидать. Потому как наше с Хейдой будущее было решено без нашего ведома, и не было между нами большой приязни. Моё же сердце принадлежит другой. Коль есть на то твоё желание, приходи сегодня вечером на старые пасеки за Одхофом.

Навеки твой

Тервин Альварсон".

— Я приду, — шептала счастливая Леда, — я приду, любимый…

…Одхоф, Медвяный Двор, стоял слева от дороги, окруженный пасеками. Держал его Фундин Фундинсон, о котором говорили, что он мудрый человек и вдобавок колдун. Как бы там ни было, однако пчеловод он был отменный. И никто не посмел бы сказать, что у него плохой мёд. Его родичи расселились по всему Норгарду, и только он всё так же жил на самом отшибе Одферда.

В тот день пришёл к нему Эрвальд сын Эрпа, просить совет в сложном деле. Испив с гостем чаю, Фундин сказал:

— Сдается мне, сейчас происходит нечто, что тебе следовало бы увидеть. Пчелы как-то странно гудят. Им бы спать пора. Идем, только тихо.

Они вышли на задний двор, потом прокрались через кусты к старым пасекам. Те пасеки, в отличие от новых, были устроены в дуплах деревьев, и ныне там жили особые пчёлы. Они дали начало всем медоносным пчёлам Норгарда. Теперь Фундин их не беспокоил, разве что приходил в гости, поболтать о всяком разном.

Сейчас там стояла девушка примерно одних с Эрвальдом лет. Платье на ней было жёлтое, нарядное, в таком не по кустам лазать. Она озиралась по сторонам, словно высматривала кого-то. Надежда и тревога были в её глазах. И слышался её горячий шёпот:

— Тервин, милый мой, сердце моё, что ж ты не идёшь?..

Эрвальд почесал затылок.

— Это ж Леда! Леда дочь Кари! Что она тут забыла?

— Тсс! Гляди! — шепнул Фундин.

Синее платье Митрун колыхалось на вечернем ветру, и синий лёд сверкал в её глазах. Она появилась как из ниоткуда, вышла из-за ближайшей липы и устремила ненавидящий взор на Леду.

— Митрун? Привет! — воскликнула Леда. — Тебя Тервин прислал? Он не придёт? Что случилось?

Митрун ничего не сказала. Просто открыла заслонки пасек. Одну за другой. Все.

А потом молча указала на дрожащую Леду.

— Митрун, что ты… — в ужасе пролепетала Леда.

В воздухе загудело. Из ульев вылетали пчёлы. Чёрный рой мгновенно окружил Леду, бежать было некуда.

Потом пчёлы напали.

Леда упала на колени, начала кататься по траве. Чёрные точки гневно жужжали, кружили, жалили. Леда молчала, сколько могла, потом заорала, зовя на помощь. Но никто не слышал.

Митрун подняла руку — и рой отступил.

Леда лежала на земле и еле слышно стонала. Пчёлы висели над ней смертоносной тучей.

— Скажи-ка, Леда дочь Кари, — ласково сказала Митрун, — разве я и Хейда были тебе плохие подруги? Разве была между нами зависть? Разве мы не делились радостями и печалями? Разве не вы с Хейдой стали мне первыми подругами в этом городе? И неужто Тервин Альварсон стоит нашей дружбы? Не отвечай ничего. Ты — жалкое завистливое ничтожество, ты не стоишь любви и уважения, и пусть дни твои будут горькими, как смола. А теперь — вставай и беги! Беги, глупая девка! И, кстати, Тервин не умеет писать!

Эрвальда колотила дрожь. Он не мог поверить. Митрун, дочь Лаунда Лысого, — колдунья! Да какая! С черными пчелами, говорят, не мог справиться сам Ругин!..

И, кажется, она сама не поняла, что сотворила.

Страшно связывать себя с такой женщиной…

Когда Митрун исчезла, Фундин и Эрвальд вышли помочь Леде.

Пчёлы ложились спать…

…— Хейда? Можно тебя на пару слов?

Когда Хейда подошла, Митрун незаметно протянула ей сверток.

— В другой раз не оставляй свой поясок где попало, — шепнула дочь Лаунда. — Из-за этого чуть не случилось беды. И… знаешь…

Ещё немного — и она попросила бы прощения. Но — нет, обошлось. Она никогда не просила прощения, эта ледяная королевна с тёплым сердцем.

— Спасибо, Митрун, — сказала Хейда и залилась краской.

— Поверь, совсем не за что…

* * *

— Хо-хо, — сказал я на этот рассказ, — и ты подумал, что Митрун — ведьма? Я тебе на это скажу, что моя бабушка Рекья, мать моей матери, умела говорить с птицами и белками: те помогали ей по хозяйству. И никто не говорил, что, мол, она ведьма. Но всё равно, спасибо, что рассказал. Коль она предложит мне прогуляться на пасеку Фундина, я, верно, откажусь.

— Зря ты смеёшься, — бросил Эрвальд. — Ну да ладно, я тебя предупредил.

И откланялся.

А я сидел и думал, что Эрвальду повезло, что он не победил меня на хольмганге. И ещё стало больно за мою Митрун… Пока я тут сидел и думал о разной ерунде, она травила себя медово-сладким ядом ненависти. Я этого даже не заметил. И только тут осознал, насколько мы иногда бываем далеки друг от друга. А без неё я сошёл бы с ума.

Впрочем, будет лучше, если всё останется как есть. Эрвальд ничего мне не говорил. Отдыхай, моя Митрун.

Но — тролль его дери! — с кем же мне тогда посоветоваться?..