Он зашагал по дороге на юг. Потом остановился и бросил через плечо:
— Я буду молиться всем богам, Снорри, чтобы она была с тобою счастлива.
Ох как не понравился мне его голос! Таким голосом говорит тот, кто идёт на смерть. Тот, кто не даст за свою жизнь и ломаного эйрира.
Тем более — за слёзы близких.
Когда он скрылся за поворотом, я вздохнул и направился всё-таки к трактиру. И смрад чёрной грязи монет стал сильнее.
Дорога у "Под дубом" была перекрыта. Суетились рабочие, скрипели телеги, слышались крики старшего мастера и Этера. Трактир облепили как муравьи. Замеряли, пилили, строгали. Восстановление корчмы шло полным ходом. Этер Хольд не терял времени.
— Несколько дней торговать не смогу, — сказал трактирщик, — но наш славный гость вчера покрыл убыток сторицей!
— Кстати, как он там? — спросил я. — Тут такой грохот!
— Понятия не имею, — отвечал Этер. — Я его предупредил, что пару дней будет шумно!
Тут от заднего двора тронулась телега: Гербольд Скавен покидал наш гостеприимный городок.
— Хэй, торговец! — окликнул его Этер. — Ты забрал тела своих людей?
— Нет!
— А что нам с ними делать? Как их похоронить?
— Не знаю. Делайте с ними что хотите! — отвечал тот.
Этер безразлично пожал плечами:
— Хэй, Трор! Выбрось-ка тех семерых героев собакам! Что ценного у них найдёшь — оставь, так уж и быть, себе.
У меня мурашки побежали по коже. На затылке зашевелились волосы.
— Ну, Снорри, что смотришь? — усмехнулся Этер. — У меня собаки третий день голодные, а тут мяско само приползло…
Тьфу на тебя, подумал я, но ничего не сказал и пошёл прочь.
Следующие три дня не случилось ничего такого, о чём следует говорить. Норгард жил своей жизнью. Трактир был закрыт, и я не сочувствовал его единственному постояльцу. Если он, конечно, был там. Сам же я ничего не делал, только сидел в саду под яблоней и курил. Перед глазами словно стояла тень, и руки сами опускались. Наверное, скверное пиво получилось бы у меня в эти дни. Тревога грызла, будто червь. Это было похоже на дурной, тягостный сон, от которого никак не пробудиться.
Временами в наших краях случались небывалые вещи, о которых потом долго ещё говорили. Но те времена давно минули. Если теперь и случалось что-то подобное, это можно было понять. Или не верить. Или объяснить просто. Или сказать — мол, приснилось, привиделось. Это ведь куда проще, чем…
Чем смотреть в ту бездну, что открылась нам в трактире.
Конечно, Корд приедет и всё расскажет, всё объяснит… как выгодно ему. Я знаю его не долго, но понял, что его не просто так прозвали Лис. Да и не было сил сидеть и ждать.
Кроме того, я очень люблю совать нос в чужую бочку.
Эльри куда-то запропастился. Делами артели занимался Борин Хакарсон. Куда делся Эльри — он не знал.
— Впрочем, я слыхал, он вечером отплыл на тот берег, в Вестферд, — добавил Борин. — И пусть меня тролли задерут, коль я знаю, зачем!
Отчего-то я совсем не удивился.
Также куда-то исчезли трое Лофьескор. И вот их-то никто не видел ни на этом берегу, ни на том. Было бы любопытно перемолвиться с ними. Хоть будет о чем поведать потомкам долгой зимней ночью за кружкой глинтвейна. Я думаю, что старшая скоге не отказалась бы говорить со мной, хоть и туманной была бы её речь.
С Этером Хольдом было бы глупо советоваться. Речь шла не о выгоде.
С Митрун я увиделся мельком. Она напомнила, что скоро надо ехать в Аскенхольм к её родичам. И те двести гульденов засчитаны как мунд, хоть я и передал их без должного обряда. Лицо у неё было как деревянная маска, глаза смотрели мимо. Блеск мертвого стекла показался на миг из-под ресниц. Я испугался и лишь кивнул. А потом она отошла, и было поздно догонять, спрашивать, утешать, объяснять…
На второй день зашёл Эрвальд. На вид он был весел, даже как-то чересчур. Такое веселье наступает, когда увидел что-то страшное.
— Был ты у Фундина? — спросил я.
— Ага.
— И что он сказал?
— Спросил меня, стану ли я сражаться с Эльри, если ты позовёшь его на помощь. Я сказал, что, мол, стану, вызов-то брошен. А он ответил, что раз такое дело, то любовь эта скоро пройдёт. И… знаешь, я такое увидел, что… Словом, удачи тебе с Митрун. Тебе удача пригодится!
От удивления я рот раскрыл и так стоял. Потом спросил:
— Что же случилось? Расскажи, прошу! Будет не честно, если умолчишь!
— Гм… Это Фундин мне показал… Словом, насколько я понял, всё вышло так…
Митрун подошла к девушке, что набирала воду у реки, и протянула записку:
— Леда, это тебе. Тервин просил передать. Только — молчок! Я не хочу неприятностей!
Та благодарно кивнула. И как только Митрун исчезла, заговорщицки подмигнув напоследок, принялась читать, чувствуя, как заходится сердце. Забытые вёдра плыли вниз по течению, а в груди Леды растекалось тепло, и слёзы счастья наворачивались на глаза.