Если верить тому, что сказал Райли. И зачем ребенку лгать? Она вспомнила дрожащие руки мальчишки, когда тот рассказывал им о том, что видел прошлой ночью в лесу. Рассказ Джека об их пребывании в гроте, невероятном пространстве под фундаментом отцовской церкви, помог собрать все воедино. Она помнила отцовского идола, это адское существо с большими зубами и безумными глазами, исполненными тайного знания. С какой стати Джини Тремли захотелось заполучить эту ужасную вещь?
– Может, как некий извращенный памятный сувенир? – Звук собственного голоса отвлек ее от мыслей. Ее не волновало, что он слегка подрагивает от страха. Стефани подняла глаза, увидела, что снова загорелся зеленый, и нажала на газ. Тревожная мысль о намерениях Джини не отпускала до следующего перекрестка. Стефани включила «поворотник» и выехала на бульвар Камберленд-Гэп-Паркуэй.
На мгновение Стефани подумала о том, чтобы съездить на кладбище и разузнать все самой, но мысль о прогулке среди могил так поздно показалась ей неосмотрительной. Вместо этого она проехала еще милю, после чего свернула с бульвара и, миновав старое здание школы Лэйн-Кэмп, спустилась по холму и направилась к Стэндард-авеню.
Вдали над рядом деревьев появился дом Джини Тремли, возвышающийся над окрестностями. В окнах горел свет. Она догадывалась, что Джек уже дома, и припаркованная машина подтвердила ее предположение. Нужно ли ей заглядывать к нему? Да и зачем? Они оба устали, были морально и эмоционально вымотаны после прошедшего дня. И по крайней мере один из них поступал разумно, готовясь ко сну.
Задержав ногу на педали тормоза, Стефани медленно проехала перед домом Рут Маккормик. Посмотрела на слабо светящиеся окна спальни на втором этаже особняка Джини.
Отчасти она действительно хотела этого. Идол символизировал все, что она ненавидела в своем детстве. Церковь, ублюдка-отца. Возможно, каким-то образом статуэтка являлась корнем всех их проблем. Она была если не причиной, то продолжением источника, подобно темной антенне, посылающей зловредный сигнал, концентрирующийся и каким-то образом усиливающийся.
Разве она не видела, как отец левитирует в присутствии этого идола? Разве его глаза не меняли цвет? Разве из его пор не сочилась сама тьма?
– Хватит, – выпалила она. Пустая машина молчала. – Езжай домой, Стеф. Отдохни. Ты уже споришь сама с собой.
Стефани еще раз взглянула на старый викторианский особняк, после чего нажала на газ. В окнах гостиной появился силуэт Джека, и в следующую секунду свет погас. Лишь тусклое свечение пульсировало на втором этаже. Стефани продолжала наблюдать за ним в зеркало заднего обзора, пока не достигла вершины холма и оно не исчезло из вида.
Через десять минут Стефани припарковалась возле своего дома. Собрала вещи и вошла внутрь. Ощущение изнеможения мгновенно накатило, объявив о своем присутствии в виде широкого зевка, отразившегося в каждой мышце тела. Когда Стефани включила свет в ванной, чтобы почистить зубы, ее взгляд упал на репродукцию картины Джека.
Она всмотрелась в мрачную сцену, поражаясь, насколько подробно он изобразил собрание на берегу. Неужели это было на самом деле? Она не помнила каждую деталь, но то, что присутствовало в памяти, было более чем реальным. Она ощущала кончики пальцев, блуждающие по ее коже, ласкающие ее плоть, трогающие там, где нельзя трогать ребенка. Чувствовала горячее дыхание сзади на шее, слышала странные утробные звуки, произносимые знакомыми губами. Они были крещены там, в темных водах грота. Хоть и глубоко под землей, но под небом невероятных звезд, где воздух неподвижен и наполнен приглушенными голосами Пустоты.
Тело будто обдало ледяной водой. Дрожа, Стефани Грин сняла со стены репродукцию и убрала в стенной шкаф в коридоре. Она никогда больше не хотела говорить о ней.