– Вернись, Джимми. Я хочу, чтобы ты познакомился с нашим богом.
Он
Из-за машины появилось бледное лицо. Глаза Тоби Гилпина светились в темноте, освещая щеки, испещренные черной паутиной вен. Это зрелище выдавило из головы Джимми все рациональные мысли. Он вскочил на ноги, стиснул зубы от боли, пронзившей лицо, и бросился в лес.
Он несся во тьму, под тяжелыми шагами трещали кусты. Ветки хлестали по лицу, царапая щеки, когда он все сильнее углублялся в заросли. Джимми утратил чувство времени и пространства. Было лишь дыхание, стук сердца, похожий на стрельбу тяжелого пулемета и боль в носу Он с ужасом осознал, что несется не к спасению, а в опасную неизвестность.
Его нога зацепилась за торчащий из земли корень, и мир вокруг закружился. Джимми полетел вперед и вскрикнул от боли, соприкоснувшись с твердой землей.
– Привет, Джимми.
Замерев, он поднял глаза. Сердце остановилось, а в голове закричал голос. Не от страха, а от ярости. Перед ним стоял Бен Тасвелл, лицо у него было покрыто грязью и тонкими черными трещинами, глаза горели голубым огнем. За спиной у него стояли двое мужчин со светящимися глазами.
– Это тот самый, брат Бен?
Бен улыбнулся.
– Да, отец Джейкоб. Мы можем оставить его? Он может быть спасен?
– Все грешники будут спасены, дитя мое. Все грешники будут страдать.
Одна из темных фигур подошла к Джимми Корду. Через несколько мгновений он закричал. Лес слушал, и где-то в недрах земли ликовал бог Джейкоба Мастерса.
Глава четырнадцатая
Когда Сьюзан вернулась домой, Оззи крепко спал. Еще на крыльце она услышала его жужжащий храп, почувствовала легкую вибрацию воздуха, всасываемого массивным туловищем. «Бедняжка, – подумала она, входя в дом. – Жаль, что это должно произойти».
Он лежал на диване, склонив голову набок, комнату заливал свет от ночной рекламной передачи. Какой-то тип с ужасной прической демонстрировал чистящее средство специально организованной аудитории. Мужчины и женщины внимали ему со скучающим видом, хотя наверняка не бесплатно.
– Это все, что нужно, – заявил ведущий, после чего последовал жестяной звук аплодисментов. – Но вопрос в том, есть ли у Сьюзан то, что нужно? – услышала она голос из телевизора, но не сбавила шаг. Если бы она подождала, то увидела бы, как ведущий повернулся к камере, и заметила бы странное голубоватое свечение вокруг его глаз. Вместо этого она поставила свою сумочку и поднялась наверх в спальню, чтобы переодеться.
– У меня есть то, что нужно, папочка. – Она разделась до нижнего белья и, встав перед зеркалом, принялась водить пальцами по шрамам на бедрах, по блестящим розовым полосам на ребрах, по свежим ранам на предплечьях, еще не зажившим, еще горящим жертвенным огнем. С прошлой ночи татуировка на запястье успела покрыться коркой, но теперь из раны сочилась кровь, образуя блестящий гобелен на бледной коже. – Я отдам тебе все, если придется.
Снизу эхом доносился размеренный голос ведущего. Он становился низким и раскатистым. Этот голос она слышала всю свою жизнь. Голос бога из недр земли, бога ее отца.
– Ты пускала кровь ради своего отца, но отнимешь ли ты ради него жизнь?
Тепло заполнило ей уши, подобно приливной волне. Она коснулась кончиком пальца ушной мочки и посмотрела на темную каплю крови.
– Сделаешь ли его тело своим алтарем, его кожу – своей мантией, его кровь – своим причастием? Осквернишь ли его останки в бледном свете луны?
Сьюзан открыла верхний ящик комода, сдвинула в сторону стопку трусиков и черного нижнего белья и достала свой специальный клинок. На самом деле это было не что иное, как разделочный нож, тот, что она утащила из кухни деда много лет назад в момент отчаяния, прежде чем поняла, какое давление нарастает у нее под кожей. Были дни, когда она пускала себе кровь просто так, когда боль от порезов приносила быстрое облегчение. В те дни она говорила себе, что освобождает демонов из своего тела. Теперь она поняла: ее кровь – священна.
Сьюзан поднесла лезвие к предплечью и нанесла свежую рану, зачарованная тем, как легко разделяется плоть, насколько она эластична и в то же время хрупка перед лицом чего-то острого и инородного.
Снизу донеслось: