Но когда он посмотрел на нее и увидел ее пухлые губы, освещенные светом от приборной панели, все, что он не выносил в Эмбер Роджерс, опустилось ниже пояса. Он представил, как целует эти губы; представил, как эти губы целуют его, и не только в лицо. «Скоро», – подумал он. На очередном ухабе автомобиль подбросило вверх. Джимми стиснул зубы. Живот скрутило, опухший нос пульсировал болью. «Возможно, если только переживем эту поездку».
Через очередную милю ужасов Эмбер притормозила, и машина вошла в новый поворот. Фары осветили задний бампер ржавого желтого пикапа, припаркованного в сырой траве возле гравийной дорожки. Джимми не узнал его.
– Похоже, мы здесь не одни, – сказала Эмбер. – Ты когда-нибудь приезжал сюда раньше?
– Конечно, – ответил Джимми. Ложь выскользнула у него изо рта, прежде чем он успел подумать. – Постоянно.
– Мне нравится приезжать сюда.
«Не сомневаюсь», – подумал Джимми и прикусил щеку, чтобы не улыбнуться. Он слышал все эти истории от остальных игроков стауфордской команды. Эмбер Роджерс была их неофициальным талисманом и уже не по разу ходила по рукам. О ее подвигах ходили легенды. В прошлом году она даже переспала со всей командой на домашней вечеринке у Томми Хармона, когда его родители уезжали из города на выходные. Джимми знал, что эти слухи были правдой – у Томми было доказательство в виде снимков на телефоне.
Когда Эмбер впервые проявила к Джимми интерес, он испытал некоторое отвращение. Да, она была классной и обладала потрясающей задницей, но еще ее уже дважды оставляли на второй год, и через пару месяцев ей должно было исполниться восемнадцать. Для нее он был зеленым малолеткой, и при мысли, что до него ее имели все кому не лень, внутри у него все переворачивалось. Но остальные члены команды уговорили его. Трахать Эмбер Роджерс было для «Стауфордских бульдогов» обрядом посвящения. И Джимми намеревался закрепить свое место в команде.
Эмбер заглушила двигатель, но радио оставила включенным. В такой глуши городская радиостанция «Топ Форти» не ловилась, зато старая рок-станция из Ноксвилла работала прекрасно. Эмбер убавила громкость и расстегнула ремень безопасности. Джимми откинулся назад и закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь, кроме боли.
– Как твой нос?
– Болит охренеть как, – пробормотал он. – Тому говнюку трындец.
Она хихикнула.
– Можно я посмотрю? Когда будешь надирать ему задницу?
– Хочешь это увидеть?
– Конечно. Он же разбил тебе лицо. – Она шлепнула кулаком себе по ладони. – А мне нравится твое детское личико.
Что-то шевельнулось у него внутри. Что-то, чего он не чувствовал с начальной школы, когда подарил Тиффани Брэдфорд цветок на перемене. В животе будто запорхали бабочки, а сердце пронзил электрический разряд. В его среде такие чувства являлись запретной темой, и о них лучше было не говорить. Если станет известно, что Джимми Корд испытывает что-то к этой шлюхе, его репутация восходящей звезды футбола Стауфорда рухнет, не успев вырасти. В этой игре эмоции были недопустимы. Он знал, что для Эмбер Роджерс он будет следующим именем в списке команды и для нее это был такой же обряд посвящения, как и для него.
Она протянула руку и провела пальцами по его подбородку. Внутри у него запорхали знакомые бабочки. Джимми втянул в себя воздух, и на мгновение позволил рассудку блуждать по запретной территории грез и фантазий. Что, если он действительно
– Итак, – произнесла Эмбер, накручивая себе на палец локон волос, – Я дала тебе обещание.
– Угу.
– Хочешь, чтобы я сдержала его?
Джимми ухмыльнулся, лицо у него вспыхнуло огнем. Он совершенно забыл о боли в сломанном носу. Гормоны бушевали, тело онемело, поскольку вся кровь отхлынула вниз. Перед глазами плыло, словно он смотрел сквозь грязную линзу. По краям все было как в тумане, а в центре – кокетливая ухмылка Эмбер, ее гладкая кожа, большие глаза, отражающие свет от панели радиоприемника. Когда она коснулась его руки, кожа у него пошла мурашками. Кончики ее пальцев посылали по всему телу электрические разряды. Он ахнул.
– Я принимаю это как знак согласия. Сиденье откидывается назад, как ты знаешь.