–
– Нет, – простонал Бобби, откатываясь прочь и пряча лицо в подушку. Щеки у него горели огнем, известным ему лишь в тихие ночные часы после безвременной кончины жены. Жесткий дискомфорт в штанах мешал ответить отказом, и тварь, заражающая его тело и разум, тоже знала об этом. Голову заполнил низкий хохот, отчего все вокруг затряслось.
Бобби собрался с силами, чтобы закричать в последнем порыве неповиновения. Он не позволит злу овладеть собой. Он был человеком Божьим, слугой света, и не хотел терпеть этих кощунственных злодеяний. Наконец из последних сил Бобби Тейт открыл глаза и выразил свое неподчинение:
Комната была пуста, воздух высасывался из нее так же быстро, как из его легких. Перед ним не было ни темных силуэтов, ни разложившейся фигуры его покойной жены. Он был один, если не считать тянущего, разрывающего ощущения у него в животе.
«Это все у тебя в голове, – сказал он себе, снова откидываясь на кровать. – Это все у те…»
Из-под кровати высунулась окровавленная рука, следом еще одна. Они вытянули за собой потрепанную, покрытую потемневшей кровью фигуру. С костлявых рук свисали толстые складки израненной плоти. Из-за края кровати появилась голова, украшенная окровавленным терновым венцом. Из запястий фигуры торчали толстые гвозди, из ран сочилась черная маслянистая жижа. По лбу спасителя стекали черные ручьи, затекая в светящиеся голубым светом глазницы.
Но Бобби Тейт уже не слушал, его рассудок наглухо застрял в тисках отцовского погребенного бога. Тьма, что была внутри него, просочилась ему в сердце. Он закрыл глаза и рассмеялся.
– Мой малыш, мой милый ангел. Я знаю, ты еще жив, маленький агнец. Я слышу, как ты там дышишь.
Джек зашевелился, хриплый голос матери походил на порождение кошмара, ползущее по камням и битому стеклу. Он был дымящейся тьмой, кислой от горячего гниения чего-то бурлящего под поверхностью, и, когда она заговорила, сердце у него замерло от страха.