– Знаю, дорогая. Мой господь поведал мне все. Он сказал, что ты будешь звонить. – От осознания поражения у Стефани перехватило дыхание. Она закрыла глаза и ударила кулаком по столу.
– Ты еще со мной, Стеф?
На глазах у нее выступили слезы.
– Я все еще здесь.
– Рад слышать это. У моего бога есть сообщение для всех вас.
Ноги стали словно ватными. Пока Стефани слушала в трубке шум помех, механический стук в груди становился все громче.
– Что за сообщение?
– Стауфорд теперь принадлежит нам. Отдайте нам идола и отпустите Лауру. – Голос Райана менялся, искажаясь от звука наслаивающихся друг на друга призывов. – Вам велит ваш господь. Наша воля и Старые Обычаи неразделимы.
Уровень сигнала упал до нуля, и линия замолчала.
Снаружи толпа, возглавляемая горящим ку-клуксклановцем, принялась скандировать. Лицо старика раскололось по горизонтали, обугленная кожа потрескалась и покрылась волдырями, изо рта торчало толстое щупальце. На конце темной штуковины росли изогнутые пальцы. Она походила на темного кукловода, управляющего своей марионеткой. Эта невероятная штуковина была невосприимчива к огню, охватившему ее носителя, и возвышалась примерно на два фута над расколотым лицом мужчины. Он шел почти комической походкой, голова была запрокинута назад, уступив место изящному придатку, руки безвольно висели по бокам, ноги были словно желатиновые. Старик действительно походил на марионетку, управляемую злым богом, заразившим его разум.
Куклуксклановец подошел к крыльцу и положил руку на опорную балку. Пламя распространилось по ней вверх и перешло на перила.
Откуда-то снизу донесся женский смех.
– Я знала, что ты придешь за мной, мой господь. Моя любовь. Мой свет.
Лаура Тремли вытянула шею в сторону подвального окна и наблюдала, как последователи ее господа приближаются к дому. Голова у нее гудела от звучащего в ней голоса Джейкоба. Медленная вибрация наполняла каждый дюйм ее тела экстазом, которого она не испытывала с тех пор, как он надругался над ней в гроте много лет назад. Там внизу, в темноте, на глазах у бога, они зачали плотский сосуд, который должен был служить жертвой, свидетельствующей об их безграничной преданности. От дрожи, прошедшей вверх от промежности, у нее перехватило дыхание. Если бы она сконцентрировалась, то почти почувствовала бы его рядом. Ощутила его пальцы внутри нее, его дыхание возле ее шеи, в ее волосах, в ее ушах.
– Да, – выдохнула она, пытаясь освободиться от пут. – Я отдам тебе это тело, эту утробу. Буду твоим царством на Земле, мой господь. Аллилуйя.
– Все ради тебя. – Она принялась бороться с узами, крутить запястьями, втягивая в себя воздух, когда грубая бечевка впивалась в кожу. – Мое страдание – ради тебя.
Его шепот смолк, боль в костях вернулась, мышцы снова заныли. Черные слезы покатились по лицу, и Лаура стиснула зубы, сдерживая боль, пронизывающую запястья. Эти страдания были ничтожными – дань уважения их погребенному богу, – но жжение все равно присутствовало. Напоминание о земной природе, о смертности, написанное на коже, костях и крови, навсегда запечатленное на храме ее тела.
Лаура принялась вырываться, тянулась до тех пор, пока кончики пальцев не начало покалывать из-за потери кровообращения, пока острая боль от врезавшейся в плоть бечевки полностью не притупилась. Пока узы, наконец, не лопнули, снова выпуская ее в мир. Многие годы она спала, напичканная лекарствами, в городском психиатрическом отделении. Ждала возвращения ее бога и любовника, ждала того времени, когда она внесет свой вклад в исполнение пророчества Джейкоба.
Сегодня она присоединится к нему, и мир содрогнется от их союза. Но сперва нужно было решить вопрос с идолом, с теми еретиками наверху и с ее мятежным сыном.