Так Валерия Ильинична дозвонилась к нему в эфир и заявила, что устав партии Демократический Союз, которую она возглавляет, строжайшим образом запрещает эмиграцию! И что она никогда не сбежит!
Таких, как она, уже не делают, и скоро совсем никого не будет. Земля ей пухом.
Какие у нее на фиг идеалы!?!?!! Одна ненависть ко всему российскому и поглубже пресмыкнуться перед американцами… Даже тут, живя на Западе, поражался всегда ее наглости и лживому «правдолюбию». Ненависть…. ей бы в руки пистолет — патронов бы не хватило на всех.
Извините, человека, которого тошнило от слова «русский», даже обсуждать не хочу. В эфире НТВ в октябре 1993-го она аж прыгала от ярости с требованием «перестрелять это быдло», имея в виду мирных людей с плакатами, которых и расстреляли у Останкино.
Смерть Валерии Ильиничны Новодворской, русского гражданина и мыслителя, — это большая потеря для России, хотя дураки могут этого не понимать, да и черт с ними. А для меня это личное горе.
В юности я много слышал о ней, а лет в восемнадцать случайно купил ее автобиографическую книжку «По ту сторону отчаяния» — и влюбился в ту девочку, разбросавшую в самый разгар советской власти листовки с антисоветскими стихами.
Лера не бежала, сдалась милиции и спокойно пошла за это в тюрьму. Валерия Ильинична никогда ни от кого не бежала, всегда говорила правду и спокойно шла в тюрьму.
Лет в двадцать, будучи еще зеленым репортером в Тамбове, я набрался наглости, нашел телефон, позвонил и напросился на интервью для своей газетки, которое ей (Новодворской, да, в принципе, и газетке) абсолютно было не нужно. Но было очень нужно мне.
Офис (было ли тогда такое слово?) Демократического Союза располагался в доме на Пушкинской площади. Валерия Ильинична назначила мне встречу у памятника. Я пришел с букетом роз, которые отбирал так тщательно, как ни до, ни после никому и никогда. «Так это вы, мой тамбовский волк?» — сказала Валерия Ильинична. Так мы познакомились, и я был на седьмом небе, хотя виду старался не подавать. Интервью получилось, по-моему, так себе, но это не имело значения.
Второй — и последний — раз я увидел ее двадцать лет спустя на вечеринке «Эха». Она уже не ходила. Поцеловал руку. Про то интервью и про меня она, конечно, не помнила.
Я не забуду Вас, Валерия Ильинична, никогда. Я Вас очень люблю.
Изрядно-порядочная публика пишет некрологи Валерии Ильиничне Новодворской.
Пишет искренне, «с душой».
Должно быть, это и правильно: покойница была чужда всякой корысти и карьеры, исповедовала свою веру в то, что России и русских быть не должно, упорно и страстно, как истинная подвижница и даже юродивая.
Но за это ли ее поминают добрым словом?
Представим, что кто-то другой пронес бы через всю свою жизнь — и с тем же честным упорством — ненависть к евреям, американцам, европейцам, гомосексуалистам и тэ пэ.
Поминали бы его те же люди и с тем чувством?
Ох, вряд ли.
А значит, Валерия Ильинична «навсегда останется в наших сердцах» не потому, что она была человек чистый, как слеза Басаева и Бандеры, а из-за того, что именно и кого именно она так ярко и последовательно ненавидела.
Ну ничего, утешимся тем, что ей было кому передать свое знамя. Целый телеканал «Дождь» учеников.
Клятву-то над могилой будете приносить, юные пионеры?
За последний год в России умерли тысячи простых, неизвестных людей. Они любили свою страну, рожали и растили детей. Строили дома и писали книги. Сеяли хлеб и рисовали картины. Сражались на войнах, двигали науку, спасали людей, копали картошку, водили трамваи. И было понятно, для чего они жили.
Поэтому я не буду писать про Новодворскую. Никак. Я лучше вспомню тех моих знакомых и друзей, которые умерли в расцвете лет, востребованные, любимые детьми, родными и друзьями. Тянувшие лямку без слова упрека. Без ненависти.
Без ненависти, понимаете?
Вероятно, пока человек жив, с ним можно вести полемику, но когда он умер… сделать ничего нельзя… Остается лишь собрать волю в кулак и НЕ ИСПЫТЫВАТЬ НЕНАВИСТИ. Валерия Ильинична была весьма искренняя в своей ненависти. Предлагаю уважать хотя бы это. И вероятно, воздержаться от посмертных злословий было бы правильно. Честно говоря, я, как и многие другие, не испытывал к ней симпатий и не разделял ее взглядов.