Девочка Давида

А затем он отпустил меня. Ушло давление между бедер, я перестала бояться вторжения.

— Я не отберу то, что тебе заплатили за ночь со мной. За деньги можешь не переживать. А теперь пошла вон, Жасмин. Ты не готова ко взрослым играм.

В противовес своим словам он все еще гладил меня — ягодицы, бедра. Сильные пальцы скользили по мне, оставляя свои следы.

Он будто метил и мстил.

Любил и ненавидел.

Он проверял меня, а мне так нужно было остаться. Я назад не вернусь. После того, как стояла перед ним на коленях — не вернусь.

— Я знала, на что шла. И я… отработаю эти деньги, — процедила сквозь зубы.

«Я уйду лишь тогда, когда заставлю тебя встать передо мной на колени, Давид Басманов», — пообещала я.

— Это твой выбор, — жестко припечатал он, — но обратного пути не будет. Имей в виду.

Я не успела почувствовать, как он снял с меня белье. Или попросту порвал его — наверное поэтому так сильно горели бедра. Порвал, обжигая нежную кожу. Безжалостно и отнюдь не нежно.

Он обезумел.

Я чувствовала его руки повсюду. На ягодицах, на груди, они были везде.

Он стянул с меня свою рубашку, оставил без всего и сказал:

— Ты должна ощутить границы дозволенного. Запомнить, с кем ты ведешь опасную игру, Жасмин.

Он двигался к самому сокровенному. Уверенно и непоколебимо. Я замерла, когда бедер коснулось что-то горячее. Замерла, боясь пошевелиться.

И поняла: одно движение, и он во мне.

Давид был обнаженным, он навис надо мной, желая овладеть. Шутки закончились. Мама, они закончились.

— Ты просто девчонка, посланная мне в качестве подарка. Просто тело. Ты — просто моя женщина.

— Замолчи…

— Таких берут в свое удовольствие, Жасмин.

— Замолчи… — взмолилась дважды.

Его руки надавили на поясницу, он приставил член ко входу. Я охнула.

В глазах потемнело от давления.

— Мне тебя подарили, Жасмин. А тебе заплатили, чтобы понравиться мне. Хорошо заплатили, учитывая твою невинность.

— Замолчи!

Я простонала, кусая подушку.

Готовясь к вторжению.

Я увидела, как изогнулись черты красивого мужского лица, как заострились его четко очерченные скулы. Давид Басманов был красивым мужчиной со своим грубым шармом, и каждая хотела бы оказаться на моем месте.

Каждая, но не я.

Я ненавидела его всем сердцем, но умело играла в любовь.

— Кстати, о твоей невинности, — он жестоко ухмыльнулся, — пистолет ты держала не как девственница, а как профессиональная убийца. Так что это нужно проверить.

Дыхание его обжигало, жарило кожу. Одно его дыхание приносило мне боль. Он мог войти в меня, мог ворваться.

Сделать больно мог, но медлил.

— Есть только одна проблема, Жасмин. Мне мало твоего тела.

— Почему? — я не понимала.

Я должна была стать женщиной Давида Басманова, чтобы проникнуть глубже. В его сознание, в его тайны. Я хочу уничтожить его изнутри, и если цена этому — невинность, то так тому и быть.

— Твое тело при любом раскладе мое. Оно мне предназначено. Оно — мой подарок. Тебе заплатили, чтобы оно было моим. А вот твоя душа — это черный ящик Пандоры.

Он говорил рваными фразами.

И не делал мне больно. Я ждала от него чего угодно, но только не нежности.

— Особый кайф уже не в том, чтобы просто взять тебя. Кайф в воздержании с тобой, Жасмин. Ты мне интересна.

Все закончилось в один миг. Тяжесть его тела исчезла.

Когда на постели я осталась одна, Давид продолжил:

— Тебе заплатили, и ты пришла. Добровольно и никак иначе. Так будь добра держать в своих руках мой член, а не пистолет.

Он начал одеваться. Застегнул ширинку, после — зазвенела пряжка ремня.

У меня не было сил накрыться, и он рассматривал меня сзади. Черный взгляд шарил по бедрам, ягодицам и талии.

— Будь добра не шутить своими губами, а сосать. Когда я скажу это делать. Ведь тебе заплатили, верно?

Он надевал рубашку. Ту самую, что снял с меня. Пуговицы щелкали одна за другой.

— Не слышу ответа, — Давид помрачнел.

— Заплатили, — я согласилась.

Я нашла в себе силы перевернуться, но ощущение его власти надо мной никуда не ушло.

Я накрылась теплым одеялом и поняла, как сильно замерзла. Холод и одиночество проникли внутрь. Я осознала, насколько я одинока.

Когда я жила местью, я жила, а сейчас… будто выгорела.

— Все остальное меня не интересует. Маникюр твой не интересует. Шутки твои глупые — не интересуют. Мне все равно, кто тебя стрелять учил и карате обучал. У меня есть проблемы поважнее, девочка.

Он не говорил.

Припечатывал.

Возбуждение спало, Давид ожесточился.

За годы в неволе он стал очень жестоким человеком — тюрьма научила.

— Надеюсь, ты усвоила урок, моя маленькая глупая девочка.

Маленькая.

Глупая.

Девочка.

Я обняла подушку, чтобы на нее стекала влага с уголков глаз. Давиду все равно. Монарху все равно. А больше в моей жизни никого нет.

Я пять лет положила на этих мужчин. У одного я училась, чтобы погубить другого.

Но что будет со мной, когда все закончится?

Матрас прогнулся, и я вздрогнула. Давид был жесток ко мне, потому что хотел проучить.

— Ты все поняла, Жасмин?

— Я все поняла.

Я отвела взгляд, а он потрепал меня по щеке, заправил непослушные волосы за ухо и сказал: