Девочка и кошка

— Что я должен делать?

— Первое, что Вы должны сделать, дорогой мой, так это написать чистосердечное признание.

— Как?! — я потерял дар речи. Целую минуту я молчал, не понимая, что происходит, что хочет от меня этот одетый с иголочки престарелый щёголь. — Признаться в том, чего я не совершал? Это Вы называете линией защиты!

— Поверьте, улик против Вас достаточно: и показания свидетелей, и орудие убийства, и мотив — с такими фактами суд обойдется и без Вашего признания. А чистосердечное признание, сотрудничество со следствием — всё это Вам зачтётся. Моя же задача, доказать, что Вы убили Андрея не преднамеренно, выстрел произошёл случайно, просто нелепая трагическая случайность, не более того. И если мы это докажем, а Вы не сомневайтесь — докажем! То максимум, что Вам грозит — это условный срок. Понимаете меня, условный! Вы направили пистолет на Андрея не с целью убийства, просто хотели его немного испугать. Что-то отвлекло Вас, рука дрогнула, произошёл выстрел. Вспомните, что могло Вас отвлечь?

— Хлопок двери. Да, я слышал, как открылась дверь в соседней комнате.

— Там кто-то был? Вы видели кого-то за дверью?

— Я никого не видел, всё произошло мгновенно — хлопок двери, выстрел, и удар по голове.

— Да-да, именно так, именно так всё и было. Вы обернулись на звук открывающейся двери, рука дрогнула и произошёл выстрел. А по голове Вас ударил Бобров, это была необходимая мера самообороны, и она не превышена. Ведь у Вас в руке был пистолет! Вы застрелили Андрея, следующим мог быть Бобров. Они вдвоём похитили Вас, так ведь?

— Так, но я не убивал Андрея!

— Опять Вы за своё!

— То, что сделали с Вами эти люди — ужасно! Просто ужасно! Но не убивать же из-за этого? Вы-то остались живы!

— Да говорю Вам, это не я убивал Андрея! Вы сказали, что условный срок — это максимум, что мне грозит, а в лучшем случае?

— В лучшем случае Вас освободят ещё до суда.

— Каким образом? Если у следствия будет моё чистосердечное признание?

— Успокойтесь, Сергей Иванович, успокойтесь, — он впервые за время нашей беседы назвал меня по имени отчеству. — Более двух суток пробыли Вы в открытом море, один посреди ужасных волн и ветра! Наверняка у Вас были галлюцинации. Ведь были? Признайтесь, были?

— Да, были галлюцинации, мне чудились корабли на горизонте, а однажды мне показалось, что я слышал звук авиационного мотора.

— Вот видите! Те обстоятельства, те ужасы, которые Вам пришлось пережить, помутили Ваш рассудок, Ваша психика не выдержала такой нагрузки, Вы находились в том состоянии, когда просто не могли отвечать за свои действия! Ещё этот удар по голове! Вы наверняка не помните, как нажали на курок.

— Но я не нажимал на курок, у меня вообще не было оружия! Никогда не было. Это не мой пистолет.

— Но отпечатки пальцев на нём Ваши. И от этого факта никуда не деться. Допустим, пистолет лежал на журнальном столике, Вы схватили его, хотели испугать Андрея, но произошёл случайный выстрел. Убийство по неосторожности. Досадная, трагическая случайность. Но, поскольку отвечать за свои действия Вы не могли, стало быть, и вины на Вас нет. Вас обследуют врачи и признают невменяемым. Естественно, врачам придётся заплатить, но, думаю, отец Алисы найдет такую возможность, ведь смог же он оплатить мои адвокатские услуги, а они, поверьте, стоят очень недёшево! Но работа моя стоит того, если мы докажем, что Вы не можете отвечать за свои действия, то и суда никакого не будет.

— Небогатый же выбор Вы мне предлагаете, или тюрьма, или сумасшедший дом.

— Ну, что Вы, какая тюрьма? Речь идёт об условном сроке! А сумасшедший дом, с чего Вы взяли? Просто легкое амбулаторное лечение. Вы готовы дать признательные показания?

— Дайте мне лист бумаги. Лист бумаги и ручку.

— Ну, вот и хорошо, — ответил Марк Соломонович, — идемте к следователю.

Мы вошли в кабинет.

— Виктор Борисович, — нетерпеливо произнёс Гордон, — мой подзащитный готов дать признательные показания!

Следователь посмотрел на меня недоумевающим взглядом, он смотрел так более минуты, смотрел и молчал, потом так же молча положил передо мной лист бумаги и ручку.

— Пишите.

— Да-да, пишите, пишите, — торопливо выпалил адвокат, — пишите всё, что я Вам продиктую.

Я начал писать, я не слушал, что говорил мне Гордон, я писал, писал спокойно, уверенно, а когда я закончил, Марк Соломонович, облегчённо вздохнув, сказал:

— Вот и всё, молодцом! Теперь поставьте дату и подпись.

Я поставил дату, подпись и протянул следователю лист. Виктор Борисович читал, и по мере чтения выражение лица его менялось.

— Вы уверены в этом? Не передумаете?

— Нет! — твёрдо сказал я.

— Ну, что ж, Марк Соломонович, Сергей Иванович отказывается от Ваших услуг.

— Что?! Как?! — воскликнул Гордон, выхватывая исписанный мной листок из рук следователя.

— Да, Сергей Иванович написал заявление об отказе от Ваших услуг, — подтвердил Виктор Борисович.

Адвокат читал моё заявление, его рука, державшая лист, слегка дрожала.

— Но почему?! — повышая голос почти до крика, спросил он.

— Меня не устраивает выстроенная Вами линия защиты.