Девочка и мертвецы

 — Машка? — Марик задумался. — Вы же… забыл слово.

 — Муж, — подсказал Машка.

 — Мужчина, — поправил Марик.

 — Муж, — повторил Машка. — Машка — жен имя. Но это одно имя, котор я помню.

 — Это женское… — Марик нахмурился. — Забыл слово.

 — Имя, — подсказал Машка.

 — Я дам тебе другое забыл слово, — предложил Марик. — Мужское.

 — Как хоч. — Машка пожал плечами. Левое плечо опустил, а правое не смог.

 — Почему Машка? — подумав, спросил Марик.

 — Девк мою так звал, — сказал Машка. — Обещал в клуб своди. Годовщи у нас был.

 — Забыл слово, — прошептал Марик. — И что дальше?

 — Убили мен.

 — И меня убили, — прошептал Марик, чувствуя, как в голове ворочается клубок страшных воспоминаний, да только размотаться никак не может.

 В боку закололо.

 — Фермеры с холма, — сказал Машка. — Убийц.

 — Ты за ними? — спросил Марик. — Забыл слово.

 — За ним, — сказал Машка. — Девк в таком виде не покаж. Остается за ним.

 — Забыл слово, — сказал Марик. — Забыл слово. Давай я буду звать тебя Сармат Павлиныч.

 — Хорош им. — Машка кивнул. — Повтори, пож.

 — Забыл слово, — признался Марик, вставая. — Тогда я буду звать тебя Иннокент Винный.

 — Хорош им. — Машка повернулся и пошел по дороге на юг. — Идем.

 — За убийцами?

 — За убий.

 Они пошли на юг. Их вело какое-то новое чутье, позволявшее чувствовать убийц на большом расстоянии. Они не смогли бы объяснить, откуда взялось это чутье и каким образом они им пользуются; они в таком состоянии вообще могли объяснить очень немногое, и каждый час забывали что-то из старой жизни. Их память напоминала песочные часы — каждую секунду песчинка-воспоминание проваливалась в нижний сосуд, мистическим образом связанный с ненасытной бездной, и навсегда исчезала там. Они наловчились удерживать часть воспоминаний, используя содержавшиеся в снегу голубые искры. Изредка они, сами не зная зачем, наклонялись и хлопали ладонями по ледяной корке или по камню — хлоп-хлоп, а потом шли дальше.

 — Я буду звать тебя Киноген Готовцев.

 — Дав.

 — Забыл слово.

 — Что?

 — Хотел забыл слово, но забыл слово.

 — Убийц, найд.

 У Марика закололо в боку.

 Мальчик прошептал:

 — Девочка не виновата.

 — Для мальч всегда девоч не винова, — сказал Машка и засмеялся-закудахтал: — Подкаблучник! — Объяснил серьезно: — Так звала меня сестр, когд злилась. А я прост люб Машку.

 — Девочка не виновата, — упрямо повторил Марик.

 Машка задумался.

 — Машкой звали мою девк. Она не винов. Я винов.

 — Ее забыл слово Катенька, — сказал Марик. — Она забыл слово хорошей девчонкой. Я хотел с ней дружить. Я хотел забыл слово.

 Машка поднял голову:

 — Я помню, как свою девк целова.

 — Це-ло-вал, — сказал Марик. — “Целовал” — хорошее забыл слово.

 Они посмотрели друг на друга и засмеялись-закудахтали, старательно и с видимым усилием:

 — Ха. Ха. Ха. Ха. Ха. Ха.

 Снег таял неравномерно, обнажал сырую, податливую, пахнущую прелой травой землю.

 Утопая по щиколотку в грязи, серые шли по разбитой красной дороге меж теплых камней. Шли на юг, в Пушкино.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПРАЗДНИК СЕРОСТИ

 Каждые три секунды кто-то говорит: “Идиот вы, батенька”.

Собственно, вместо слова “идиот” можно вписать любое слово.

Это ничего-ничего.

Никто не следит за словами.

Глава первая

 Перед въездом в город висел плакат. На плакате было написано крупными буквами: “Праздник серости”. Писалось, похоже, от руки, в спешке. Катеньке плакат понравился. Ей и город понравился: так много самых разнообразных домов! Тут тебе и кирпичные, и каменные, и деревянные: над многочисленными трубами вертикально вверх поднимаются струйки молочно-белого дыма. Девочка глазела в окошко, не переставая, и восхищенно ахала.

Другой плакат гласил, что на главной площади славного города Пушкино, затерянного среди снежных холмов и горячих озер, такого-то числа, а точнее — сегодня утром, установят огромные вертела. Поймали невероятное количество серых. Надо бы их так пожарить, чтоб на весь город хватило. Обещали конкурсы на лучшее блюдо из мертвечины, а в качестве подарков — сувениры ручной работы из шерсти или дерева.

Запахи мяса и специй разнесло чрезвычайно далеко. Ионыч даже завертелся на месте, предвкушая мертвячий шашлычок на языке.

 Федя остановил вездеход возле платной стоянки. Ионыч выскочил из кабины, кинул пожилому охраннику в бушлате металлический рубль. Охранник куснул рубль прокуренными зубами, буркнул что-то вроде “Спасиб, вашблгрд” и протянул Ионычу стеклянный жетон с выведенным коричневой краской двузначным числом. Нажал сальную от частого употребления красную кнопку; скрипя, поднялся полосатый красно-белый шлагбаум. Вездеход въехал на территорию стоянки, остановился у бетонного столбика с нужным номером. Ионыч засунул жетон поглубже в карман, натянул шапку на уши и пошел к площади. Катенька и Федя выскочили из вездехода и поторопились за ним. Вскоре они влились в толпу спешащих на празднование горожан.

 — Хороший город, — заметил Ионыч. — Запах запоминающийся.