Слушая Жанетту, Йожеф Рошта не мог прийти в себя от изумления. Да, это она, его прежняя Жанетта, разве что стала повыше пальца на два. Как она посвежела, поправилась, какое у нее оживленное и цветущее личико! Платьице на ней хорошенькое, кожаные ботинки ловко сидят на ноге, и она чувствует себя в новых своих нарядах так же естественно, как когда-то в трепарвильских линялых, заплатанных и перезаплатанных одёжках, из которых она давно выросла… Как быстро и красноречиво она говорит! Голос ее то замирает, то становится задумчивым, то слышатся в нем резкие, повелительные нотки; она мягко грассирует, но говорит эта новая Жанетта все-таки по-венгерски! И говорит совсем не о тех вещах, какие раньше ее занимали. Это уже не прежняя, плохо воспитанная, угрюмая и упрямо замыкающаяся в себе маленькая бродяжка, а маленький целеустремленный, сознательный человечек, стремящийся вперед; душа девочки раскрылась и жадно вбирает все то, что она видит в жизни хорошего, красивого, справедливого.
Йожеф Рошта вошел в кухню. Он остановился перед сестрой; ему хотелось сказать ей что-то важное, значительное. Но вместо этого он только топтался по кухне, следуя за расторопной хозяйкой, сновавшей от стола к плите и обратно.
— Вильма… — проговорил он и запнулся.
Но Вильма и так знала, что происходит в душе Йожефа. Только не любила она пышных слов, а потому, перебив брата, громогласно изгнала его из кухни:
— Не вертись ты, Йожи, под ногами! Идите все в большую комнату. Через четверть часа Вильма подаст обед… Аннушка, накрывай! — распорядилась она, и девочка с готовностью бросилась к буфету за тарелками. — Стаканы не забудь, солонку… А радио-то у вас есть в Комло, Йожи?
— В клубе есть радиоприемник, величиной с твою плиту, — сказал Йожеф. — Рояль есть, библиотека… словом, все, что полагается.
— Ну, а как ты учишься? Не ленишься? — Вильма говорит по-прежнему строгим, требовательным тоном.
Йожеф улыбнулся:
— Еще бы! Ведь мы и во Франции учились, не таким уж я профаном сюда приехал. Теперь, конечно, обучение проходит систематически и требования выше… А девочка-то совсем другая стала. Не узнать ее! Видно, по душе ей пришлась здешняя жизнь, не так терзает ее тоска по родине, как в первое время.
— Да. Иногда еще вспоминает свой Париж, но все реже и реже. Больше говорит о бабушке. Два письма уже написала ей, а ответа все нет. Ты, Йожи, узнай, что там со старушкой.
Йожеф Рошта подошел вслед за сестрой к кухонному столу, где она резала петрушку для супа, затем последовал за ней по пятам к плите. С интересом приглядываясь к движениям Вильмы, собравшейся бросить коренья в кастрюлю, он сказал:
— Я уже узнавал. Просил одного своего товарища сходить к ней на инженерский участок… Она заявила, что и слышать о нас ничего не желает. Сами, мол, заварили кашу, пусть сами и расхлебывают. — Йожеф наклонился к кастрюле, с удовольствием вдыхая вкусные запахи. — Суп с кореньями? — спросил он.
— Угадал.
— С мозговой косточкой?
— Найдется и такая, раз Вильма готовила. Положено все, что надо. Дочке-то скажешь про бабушку?
— А ты как посоветуешь?
— Делай, как считаешь лучше. Ты уже не мальчик, Йожи, нечего за мою юбку цепляться!
Вильма ворчала, но душу ее согревало сознание собственной значимости. Она — глава семьи, ее совет нужен во всем. И работа у нее замечательная — смысл и цель всей ее жизни… Почувствовав вдруг, что она вот-вот прослезится, Вильма прикрикнула на брата:
— Иди-ка отсюда, занимай гостя, а то он соскучится у нас!
— Вот уж нет! — раздался из маленькой комнатки негромкий спокойный голос. — Напротив, я очень хорошо себя чувствую.
Вильма всплеснула руками:
— Так вот где они вас оставили! Ну, прошу всех к столу, я уже несу суп.
…Четвертое апреля 1953 года. Восьмая годовщина освобождения Венгрии. Аннушка Рошта знает, что 19 марта 1944 года немецкие фашисты оккупировали Венгрию, установив в стране жестокий террор… Будапешт превратился тогда в арену битвы, и население неделями жило в глубоких подвалах, голодало, мучилось, гибло. Фашисты, когда положение их окончательно стало безнадежным, взорвали прекрасные дунайские мосты. Четвертого апреля 1945 года Советская Армия освободила уже всю территорию страны, очистила ее от фашистов… Жанетта знала, что именно в память этого всемирно-исторического события сегодня так празднично украшены дома, развеваются флаги. Подножия памятников, воздвигнутых во славу Советской Армии, тонут в море цветов. Обо всем этом уже знала Анна Рошта. И все же, когда они, снова вчетвером, шли ясным апрельским утром к школе, ей казалось, что и великолепно украшенные дома, и цветы на улицах, и медленно двигавшаяся толпа празднично одетых людей — всё, решительно всё приветствует в какой-то мере и ее, иностранку, что отныне и на вечные времена Венгрия принимает ее в свое сердце.