Девочка из Ленинграда

На город наползали ранние зимние сумерки. Ехали молча, как бы в ожидании новой беды. «А что, если тетя Дагалина еще не вернулась? Скоро уже станет совсем темно, где будем ночевать?» — с тревогой подумала Рая, но тут же успокоилась. Ночлег найдется, люди, пережившие столько бед, не оставят человека среди ночи на улице. Разве могли бы они с бабушкой выжить в такое страшное время, если бы не помощь этих людей гор, людей суровых и добрых? Сколько раз они давали им, незнакомым, приют у своего очага, укрывали, рискуя своей жизнью, кормили, поили. Раньше только по книжкам да рассказам учителей Рая знала то, что увидела теперь воочию: как дружны у нас в стране люди, как один народ приходит на помощь другому, когда тот оказывается в беде…

— Дома, дома тетя Дагалина! — закричал Хабас, подъезжая к калитке.

Рая встрепенулась, взглянула на дом — и в самом деле в его окнах горел неяркий свет. Вот кто-то прильнул к стеклу, а уж в следующую секунду на крыльцо выбежала Фатимат — раздетая, непокрытая. Бросилась к саням.

— Рая!

— Фатимат!

Фатимат вскочила в сани, и девочки, озорно, как мальчишки, тиская друг друга, обнимались, смеялись.

Вслед за Фатимат на крыльце появилась Дагалина, тоже с непокрытой головой, лишь с накинутым на плечи жакетом.

Торопливым шагом она подошла к саням.

— Аллах мой, живые!

— Тетя Дагалина! — Рая бросилась ей на шею.

— Ой, козочка, да ты задушишь меня!.. Да дай же мне поцеловать Арину Павловну… Младшие не ведут себя так в присутствии старших, — с деланной укоризной сказала Дагалина. — Если бы не такой радостный случай, я наказала бы вас с Фатимат!

Она подошла к Арине Павловне, помогла ей выбраться из саней.

Женщины обнялись, расцеловались.

На глазах у всех слезы радости. И только Хабас стоял в сторонке — собранный, серьезный, как и подобает джигиту, и терпеливо ждал, когда очередь дойдет и до него. И вот тетя Дагалина подошла к нему, и наш «джигит» оказался в объятиях, по-матерински нежных.

— Как там твоя бабушка?

— Хорошо, — ответил Хабас. — Шлет вам тысячу приветов и просит аллаха, чтобы над вашим очагом не нависали черные тучи и не гремели громы, как горные обвалы, — повторил мальчик пожелание бабушки.

— Спасибо… Пусть так будет и над вашим очагом, — отвечала Дагалина и вдруг спохватилась: — Ой, да что же это мы стоим?! Фатимат, веди гостей в дом, а я помогу Хабасу распрячь лошадь.

— Ва! — Мальчик улыбнулся, хотя было темно и его снисходительно-извиняющей улыбки никто не заметил. — Скажете же вы, тетя Дагалина, — «помогу»!

— А! — воскликнула Дагалина, сдерживая смех. — Понимаю, понимаю. Какой же джигит принимает помощь от женщины в таких пустяковых и притом сугубо мужских делах! Ну-ну, управляйся!

Хабас распряг лошадь, поставил ее под навес, накрыл старой буркой, предусмотрительно взятой в дорогу. Когда он вошел в дом, там стояла гробовая тишина.

Тетя Дагалина подошла к нему, тихо сказала:

— Хабас, завтра я поеду с тобой. Я хочу побывать на могиле Люси и утешить сестру…

За чаем Дагалина рассказала, как подпольщики пытались освободить арестованных гестапо, как потом пришлось ей с Фатимат и маленькой Ниной скрываться в Вольном ауле.

По малейшему подозрению в помощи партизанам и подпольщикам гестаповцы хватали людей и ночью расстреливали за городом.

Они только вчера вернулись в Нальчик. Фатимат сразу побежала узнать, не приехала ли Рая. Но дом их оказался пустым, все в нем было перевернуто. Фатимат догадалась: хозяйничали гестаповцы.

Ранним утром Дагалина уехала с Хабасом в Верхний побыть на могиле племянницы и заодно проведать сестру.

В доме не осталось буквально ни одного полешка дров, и Фатимат с Раей отправились на поиски топлива.

— Сначала сходим в парк, — сказала Фатимат.

— В парк — за дровами? — удивилась Рая.

Она еще не знала, что сделали фашисты с красавцем города. И чуть не расплакалась, когда увидела его: могучие великаны, дарившие людям в душные, жаркие дни так много тени, прохлады и воздуха, сгинули, оставив лишь печальные следы былой своей красоты — пни да разбросанные вокруг ветви.

Жестоко, по-изуверски искалеченный парк как бы изнемогал от тяжких ран, и Рае чудилось, что он тихо, приглушенно стонет.

Вот дерево со срезанной снарядом вершиной и обрубленными сучьями походит на солдата, потерявшего обе руки.

Рая с трудом оторвала взгляд от искалеченного дерева и повернулась к подруге.

— Фатимат… — тихо сказала она, как когда-то разговаривали в госпитале, в палате тяжелораненых. — Фатимат, когда наступит весна, мы придем с тобой сюда и посадим по деревцу. Хорошо?

Глаза Фатимат смотрели — радостно и удивленно.

— Понимаешь… Понимаешь, Рая, я только что хотела сказать тебе как раз об этом!.. Обязательно придем. Когда стают снега, когда зажурчат ручьи и солнце будет стоять высоко-высоко над Эльбрусом, мы придем.

Стволы деревьев немцы увезли на дрова. А крупные ветви давно подобрали горожане. Зато мелких было еще много. Девочки быстро набрали их, туго связали бечевками, взвалили каждая свою ношу на спину и пошли домой.