Девочка из стаи

— Ты чего? — переполошилась бабушка. — Вернется скоро мама, говорит накопит денежек — и сразу приедет, зато представь, квартира новая, с ванной, поди, соскучилась по ванной-то? Ты погоди, вон и письмо дойдет, мама говорит завод свой сфотографировала, посмотрим, где мама работает.

Она так и не поняла, почему Наташа плачет.

По выходным дядя Олег иногда брал дочерей в город. Тетя Зоя почти никуда не ездила, она или вязала, или читала, порой прося что-нибудь привезти и потом рассматривая обложки новых книг и журналов. Что именно читать ей было все равно.

— Что-нибудь интересное, — говорила она, поглядывая, как Ира бодро обувается и подпрыгивает.

— И соли купи, и масло еще кончилось, сейчас допишу… — Бабушка в который раз отбирала назад список и выводила мелким почерком новые наименования.

Что купить Наташе — никто не спрашивал, но бабушка всегда вписывала в покупки сладости, которыми тайком баловала Наташу больше, чем Иру и Олю. Однажды вписала и карандаши.

— Может, привезет, — вздохнула она, сказав об этом Наташе. — А то и сама поеду и куплю.

Но она уезжала очень редко. А дядя Олег карандашей не привез.

— Тебе надо — ты и езжай, — бросил он матери. — Мне только и не хватало, еще подарки ей дарить, и так съедает за двоих.

— Так у Иры же ее карандаши, что тебе, жалко? — поражалась бабушка.

— Пусть у Иры и попросит.

Но Ира всегда отвечала, что все вещи у Тани дома. Ко взрослым Наташа уже не обращалась.

— Да что же это такое! — возмутилась тетя Зоя, когда она раз спросила, не вернет ли Ира карандаши, если наигралась. — Носится со своими карандашами как с писаной торбой, всех уже на уши подняла! То вещи прячет, то детей в воровстве обвиняет!

— Я не обвиняла, я спросила, если она поиграла… — попыталась объяснить Наташа.

— Вот у нее и спроси, никто силой твои карандаши не отбирал, сами и решайте, — закончила разговор тетя Зоя.

Как-то Наташа заметила, как Ира рисует, сидя в их с Олей комнате. Подходить было боязно, но она все же решилась. Осторожно зашла и, встав перед Ирой, попросила:

— Отдай мои карандаши, пожалуйста.

— Это мои карандаши, — невозмутимо ответила Ира.

Наташа, не веря своим ушам, смотрела на нее. Ира немного докрасила в ее раскраске, а потом с вызовом подняла голову:

— Мои, поняла? Вот, смотри! — Она ткнула Наташе в нос через стол карандаш.

Наташа, вздрогнув, посмотрела на карандаш. И правда, это был не ее. Ее были круглыми и уже коротенькими, а этот — длинный, ребристый и совсем новый.

— Мне папа купил. — Ира кинула карандаш в россыпь таких же и вскинула брови, как бы спрашивая — что еще надо?

— А где мои?.. — совсем растерялась Наташа.

— Откуда я знаю, куда ты их дела. Может, Тане отдала?

— Нет…

— А ты у нее поищи, мы вот с ней всегда вещами меняемся, мы же настоящие подруги. — Последние слова Ира сказала, с таким презрением глянув на Наташу, что та уже не знала, что ответить.

Молча развернувшись, она шагнула из комнаты.

— А вообще, мама говорит, что ты приживалка, — прилетело ей вслед. — И ничем мы тебе не обязаны. Тебя твоя мама на нас скинула и уехала, а нам теперь расхлебывай.

Взрослые слова звучали из детских уст так страшно, так злобно, что Наташе снова стало не по себе. Она не знала, что такое приживалка, но уже могла догадаться. Больше она про карандаши ни с кем не говорила.

С Ирой Наташа старалась вообще больше не разговаривать, но порой та сама начинала разговор. Особенно когда приходила подруга.

— Ничего не теряла больше? — словно издеваясь, спрашивали девочки, а Наташа при виде них старалась как можно скорее убежать к себе.

Прятать игрушки она теперь боялась — не хотела, чтоб думали, что она подозревает кого-то в доме в воровстве.

* * *

Почти год жила Наташа в доме бабушки, и с каждым днем все больше понимала — она в нем чужая и, как бы ни защищала ее баба Поля, никто здесь с ее присутствием не смирится.

Бывали времена, когда ей становилось страшно от одиночества, и она с ужасом думала — а что, если то, о чем говорят дядя Олег и тетя Зоя, правда? Если мама не приедет, не вернется, забудет о ней?

— Глупости не мелите, — одергивала их в такие моменты бабушка. — Для кого Марине жить-то, если не для нее? Думаете легко матери ребенка одного оставить с чужими, по сути, людьми? — Потом смотрела на них и вздыхала: — Хотя, вам-то и не понять.