Не знаю, как долго я пребывала в столовой — секунды, минуты, часы смешались в едином потоке времени. Меня словно отключили, как заводную куклу, — нажали на кнопку или вовсе вытащили батарейки. Я понимала, что нужно встать и уйти в свою комнату, но на меня навалилась мертвенная усталость, и все, что я была в состоянии сделать — это свернуться калачиком на столе, вздрагивая от холода.
В горле пересохло, язык прилип к нёбу, губы стянуло от жажды, будто я проползла по пустыне многие мили, но у меня не было сил встать и попить воды. Меня все еще пробивало импульсами тока, но на место колотившегося сердца пришло онемение, будто мне вкололи дозу анестезии, чтобы избавить от боли, и все что я чувствовала сейчас — это холодный вакуум, обволакивающий меня снаружи.
Не помню как и когда, но я все же нашла в себе в силы встать и, преодолевая дрожь в коленях, поднялась наверх к себе. Мои трусики и внутренняя поверхность бедер были мокрыми, поэтому я собрала последние силы и поплелась в ванную комнату. Мозг отключился, я пребывала в вакууме. Казалось, если бы в ванной обрушился потолок, я бы этого не заметила. Сняв белье, я залезла под душ и, стоя под горячими струями воды, попыталась согреться, но это не помогало, поэтому я села на пол и обхватила колени руками — так, мне казалось, будет теплее. В груди ныло от опустошенности и безысходности. Вода, пусть и не согревала, но помогала прийти в себя. Я посмотрела на свои запястья и вздохнула — на них появились отпечатки его пальцев, равно как и на моей груди, которую он по-хозяйски сжимал, пока я билась в конвульсиях.
Глупая инфантильная дура — чудес в этом мире не бывает, за все нужно платить, даже за свою наивность. Хотела решить проблемы, сунувшись в логово к Дьяволу? Получите и распишитесь. Кажется, у испанцев есть мудрая поговорка: "Бог сказал: "Бери, что хочешь, но плати сполна". Да, так оно и есть, а оплату по счету как раз принимает Дьявол.
Выйдя из душа, я легла в постель и попыталась отключиться, но у меня не получалось — едва я опускала веки, перед глазами вставала сцена на столе, я ощущала физически на груди его руки, я осязала его подавляющий волю взгляд, чувствовала его запах в волосах. Он, как призрак, был здесь, со мной: в моей голове, на моей коже, в моей постели, в моем сердце. Мне хотелось избавиться от этого ощущения его присутствия, вырвать из мозга и души все воспоминания об этом человеке. Я не хотела быть заводной куклой, я была живой, хотела любить, дарить любимому человеку свое тепло и нежность, радовать его своей заботой, а не корчиться от похоти и быть от нее зависимой в ожидании хозяина, который подарит мне новую дозу.
Но легче сказать “забыть”, чем сделать — где-то в глубине души тлела искра, его именная печать, которую Барретт поставил собственноручно на моем сердце, как клеймо, и теперь я не могла затушить ничем его мерцающие инициалы, как бы ни старалась.
Всю ночь я пыталась уснуть, металась и ворочалась в кровати, проваливаясь в небытие и вновь бодрствовала, в то время как сердце ныло от тупой боли, как кровоточащая рана, а слезы предательски стекали на подушку.
Очнувшись ранним утром с мигренью и все тем же странным чувством тупой боли в груди, приглушенной анестезией, я села на кровати и попыталась взглянуть на ситуацию трезво, отключив эмоции.
Теперь я была готова к тому, что могло со мной произойти в эту неделю, не строила никаких замков на песке и за эту ночь вылечилась от болезни под названием “иллюзии” — Барретт был хорошим “лекарем”. Правда, оставался в глубине души тот тлеющий, не желавший гаснуть уголек любви к нему — такому, какой он есть, без иллюзий: жесткому, авторитарному, равнодушному.
Главное — поскорее отсюда уехать: чем дальше он, тем легче мне будет справиться с ситуацией, и сейчас мне лишь нужно найти силы пережить остаток дней в этой мраморной клетке. Я сильная. Я выдержу.
Часы показывали полвосьмого утра, спать я уже не хотела, но у меня была банальная потребность выпить кофе — этот напиток мне всегда помогал прийти в себя и успокоить нервы.
Я прислушалась к тишине резиденции, пытаясь понять, дома ли Барретт и стоит ли мне выходить, но потом решила, что, если у меня есть желание выйти, я не буду, как последняя трусиха, отсиживаться в своей комнате, не буду прятаться от реальности в целом и от Барретта в частности.